Поезда, трупы, маргаритки: 10 знаковых чешских фильмов

Чехословацкая «новая волна» открывает период великого чешского кино. Это уникальное движение, которое удивляет смелостью сюжетов, изобретательным визуалом и радикальными посылами. Планку качества, заданную нововолновцами, трудно побить — но современные чешские режиссеры не отстают и развивают свой уникальный язык. По подписке в Okko можно посмотреть мелодраму Войцеха Моравеца «Мамочки», а мы рассказываем о классических и современных работах чешских кинематографистов, которые уже остались в истории.

Чехословацкая «новая волна» началась не с радикального оппозиционного высказывания, а с меланхолического взгляда Штефана Угера на современную молодежь. Каждый кадр — визуальная находка, подкрепляющая замысел и настроение картины. Чего стоят начальные сцены с солнечным затмением. Его режиссер не показывает, лишь передает ощущение — через игру теней, направленные блики и взгляд сквозь закопченное стекло. Здесь всё выверенно. Стилистически Угер вдохновлен Антониони, в особенности вспоминается «Затмение». Но чехословацкий режиссер разбавляет холодность итальянца брызжущим эротизмом и фэшн-эстетикой. Когда главные герои загорают на понтоне, хочется вспомнить классическую фотографию «Ныряльщики» Георгия Гойнингена-Гюне.

Молодая пара, Бела (Яна Белакова) и Файоло (Мариан Бьелик), проводит последние дни в городе перед отправлением Файоло на летние работы в село. В первую очередь это лирический сюжет о первой влюбленности, хрупкости отношений и экзистенциальной разобщенности. Но также пасторальная зарисовка с ненавязчивым политическим подтекстом. У Угера всё живо и по-честному. Теперь даже кино соцлагеря не скрывает, что на колхозных работах техника выходит из строя, рабочие распивают холодное пиво, а девушки кидают сено в удобных купальниках.

До того как эмигрировать в Америку и стать режиссером «Пролетая над гнездом кукушки» и «Амадея», Милош Форман был одним из локомотивов национальной «волны». И уже тогда — прославленным автором. Перед нами ранняя трагикомическая мелодрама, принесшая Форману номинацию на «Оскар» в категории «Лучший иностранный фильм». Здесь чешский режиссер показывает провинциальную повседневность в духе модного европейского кино 1960-х годов — с непрофессиональными актерами и натурными съемками. Однако в первую очередь картина цепляет живым юмором, витальностью героев и трогательной интонацией.

В промышленный городок приезжают резервисты. На вечерних танцах возрастные мужчины неуклюже флиртуют с девушками: то официант отнесет подарочную бутылку за столик не тех барышень, то обручальное кольцо выпадет на виду у всех. И пока девушки раздумывают о перспективе ночных приключений, Андула (Гана Брейхова) грезит о большой любви, но всякий раз обжигается об адептов свободных отношений. В этот раз ее соблазняет настырный пианист из Праги, который наградит Андулу самым экзотическим комплиментом в истории кино.

Еще один взгляд на провинциальную жизнь — история работников маленькой железнодорожной станции. Гремит Вторая мировая, Западная Чехия оккупирована нацистами — но здесь, в лесах Богемии, у работников жизнь идет своим чередом. Один проштамповывает печатью ягодицы телеграфистки в эротической игре, другой фрустрирован сексуальной неопытностью, чем доводит себя до попытки самоубийства. Словом, не до войны. Даже когда к героям заезжает усатый коллаборационист и толкает пафосную речь о «пристальном наблюдении», их станция не сходит с рельс чудаковатой и привычной жизни.

Картина Иржи Менцеля совершенно нетипична для военного кино, которое работает с темами героизма и сопротивления. Во-первых, это постановка сатирического типа, где полно смелых комических выпадов в сторону ханжества и бюрократии. Во-вторых, Менцель начисто порывает с идеологической чистотой советского кино, фокусируясь не на мифе об антифашистском сопротивлении, а на сексуальных и романтических похождениях главного героя. Впрочем, за эту смелость в Америке и наградили картину оскаровской статуэткой в «иностранной» категории.

Двух юных героинь осеняет: если всё в этом мире портится, то они сами будут испорчены. С такой «аморальной» установки начинается один из самых экспериментальных фильмов в истории чешского кино. В «Маргаритках» нет линейного повествования, скорее серия событий, иллюстрирующих испорченность героинь. Вот девушки набивают животы в ресторане на свидании с возрастными волокитами (которых трясет от того, что девицы заказывают лишнее пирожное), устраивают дебош в ночном клубе, постоянно что-то портят и кастрируют ножницами еду, визуально рифмующуюся с мужским детородным органом. Неудивительно, что работа Хитиловой пролежала на полке за «изображение непристойностей» до Пражской весны 1968 года.

Без труда зритель узнает в «Маргаритках» приемы французской «новой волны». Фильм собран из ассоциативного монтажа, джамп-катов, беспричинной инверсии цвета и остраняющих пассажей в духе эпического театра Бертольда Брехта. Справедливо отметить, что фильм Хитиловой вышел параллельно с радикальными и коллажными работами Годара, на год раньше «Китаянки» и одновременно со «Сделано в США». «Маргаритки» — отличный пример оригинальности и самостоятельности чехословацкой «новой волны».

Один из самых изобретательных и хитроустроенных фильмов в чешском кино. Режиссер Олдржих Липский использует прием реверса, то есть показа событий задом наперед на протяжении всего экранного времени. Конечно, в такие эксперименты кинематографисты пускались и ранее. Например, Дзига Вертов в «Киноглазе», когда в одном из эпизодов он «оживлял» умерщвленных на скотобойне коров. Но у советского авангардиста реверс выполнял чисто техническую задачу — показать безграничные возможности киноаппарата. Тогда как у Олдржиха инверсия в повествовании выполняет драматургическую функцию. Перед нами комедийный «Довод» Нолана на 53 года раньше.

Фильм начинается со сцены обезглавливания мясника Бедржиха, — его казнят за убийство жены и ее любовника. Но соль в том, что для Бедржиха всё только начинается. Отрубленная голова запрыгивает на тело мясника, и вот уже живого человека ведут на эшафот, где с него снимают кандалы. В этом удивительном мире убийство приравнивается к рождению, а тюрьма — к начальной школе. Закадровый голос Бедржиха переворачивает всё с ног на голову: теперь он не кромсает жену, а создает ее, скрепляя разрубленные конечности тесаком. Реверсивная логика не просто развлекает зрителя, а переосмысляет жанр. В обычной хронологии это был бы заурядный криминальный фильм о муже-ревнивце, а у Липского получилась одна из самых изощренных хоррор-комедий.

Кафкианская история о маленьком человеке, который под давлением обстоятельств превращается в серийного маньяка. Пан Копфкингл работает в крематории — то ли по убеждению, то ли по эстетическим соображениям. «Первое погребение после обеда. Уже не могу дождаться». В активе у него жена, двое славных детей и квартира, которую он украшает портретами латиноамериканских диктаторов, выдавая их за французских демократов. Короче говоря, добропорядочный семьянин и служащий, тем не менее одна только прилизанная челка выдает в нем фальшивого человека. А когда нацистские власти предлагают ему план по расширению бизнеса, то пан Копфкингл, соблазненный распутством, не в состоянии отказать.

Юрай Герц закручивает сюжет о банальности зла в изобретательный и будоражащий визуальный ряд. Чтобы передать чувство холодного ужаса, режиссер использует выбеленные декорации, мягкий расфокус работает на идею сюрреалистичности. А непредсказуемый ход камеры и бесшовный монтаж не дает усидеть на месте. Например, зритель чувствует дезориентацию, когда сцена в борделе незаметно переходит на домашний разговор с женой. Но, пожалуй, главное, чем цепляет «Сжигатель», — беспощадным черным юмором.

Камерный политический фильм ужасов, иллюстрирующий выражение «И у стен есть уши». После правительственной вечеринки чиновник Людвиг и его беззаботная жена обнаруживают, что в их доме что-то случилось: отключено электричество, потерялись ключи, а неподалеку стоит подозрительная машина с выключенными фарами. Во флешбэках Людвиг вспоминает, как на приеме ему намекнули об аресте начальника и его подчиненных. В параноидальном состоянии пара ищет подслушивающие устройства, параллельно напиваясь и ругаясь друг с другом.

Снятый в 1970 году фильм Карела Кахини вышел только в 1990 году, когда его представили в основном конкурсе Каннского кинофестиваля. Столь долгий запрет, конечно, обусловлен мощным оппозиционным посланием. Здесь главный объект нападок — мелкие душонки государственных функционеров, застрявшие в авторитарных тисках.

Комедия о двух соседствующих семьях, которые не сходятся в политических взглядах. На дворе свободный 1968 год. Молодежь грезит о западном образе жизни, слушает рок-н-ролл и смотрит на проекторе французское кино с Жаном Маре. Тем временем взрослых не отпускают старые обиды. Националист и ветеран сопротивления собачится с соседом, военным коммунистом, о том, кто больше заслужил квартиру и что ждет Чехию в ближайшие годы. Впрочем, режиссер Ян Гржебейк дает неутешительные ответы в конце фильма.

Гржебейк — один из самых успешных современных чешских режиссеров. Его «Уютные норки» — камерная постановка в духе комедии нравов, в которую завернута рефлексия о травме 1968 года. Здесь также есть трогательная сюжетная линия о неразделенной любви, видимо, отсылающая к молодежным картинам французской и чешской «новой волны».

В 1975 году Ольга Гепнарова стала последней женщиной, казненной в Чехословакии. За два года до этого она намеренно направила грузовик на остановку в Праге, где стояло 20 человек. Гепнарова задавила насмерть восьмерых. Реконструкцию событий и психологический портрет Гепнаровой представили два молодых режиссера — Петр Казда и Томаш Вайнреб — на Берлинском фестивале.

Убийцу сыграла Михалина Ольшанска, которую зритель знает по роли Кшесинской в «Матильде» Учителя. В «Ольге Гепнаровой» авторы расписывают в черно-белых тонах процесс психической деградации молодой девушки. Путь от непослушной дочери и тихой водительницы грузовика до массовой убийцы. Авторы не дают однозначную трактовку ее террористическому акту. Ее мотивация противоречива. Перед зрителем мрачный клубок из ресентимента, общественного цинизма и параноидального бреда.

Военный хоррор, поразивший весь главный конкурс на Венецианском фестивале. Это одноименная экранизация романа Ежи Сколимовского — о еврейском парнишке, который столкнулся лицом к лицу с безумным и жестоким миром времен Второй мировой войны. Мальчик — его имя символически зритель узнает лишь в конце — отправлен к родственнице в лесную глушь, чтобы переждать бурю. Но из-за череды случайностей он кочует по всей Восточной Европе, которая слилась в одно лесное болото.

Картина поставлена в черно-белой палитре и разбита на главы — с названиями в честь персонажей, на которых судьба выводит мальчика. На авансцену поочередно выходят звезды большого кино. Инфернальный Удо Кир в роли мельника, который выковыривает ложкой глазные яблоки у любовника жены. Стеллан Скарсгард в образе молчаливого и порядочного фрица. Харви Кейтель в костюме священника. И повзрослевший Алексей Кравченко в амплуа бравого советского бойца. Последний попал в проект неслучайно, ведь именно «Иди и смотри» Климова для Вацлава Мархоула является стилистическим и идейным ориентиром. Картина действительно состоит из шок-номеров и треш-эстетики, но основной хронометраж занимают медленные и высокопарные проезды камеры, которые, видимо, должны успокаивать впечатлительного зрителя.