Европейский сувенир: «Сидони в Японии» с Изабель Юппер

На отечественные экраны вышел фильм «Сидони в Японии» с Изабель Юппер от постановщицы Элиз Жирар. Предлагаем разобраться в том, какое место он занимает в творчестве актрисы, а также в краткой истории западных фильмов о Японии и японцах.

Писательница Сидони Персеваль (Изабель Юппер), которая уже давно ничего не пишет, приезжает в Японию, чтобы презентовать переиздание своей книги, вышедшей много лет назад. Книга рассказывает о тяжелом эпизоде из юности Сидони: вместе с семьей она попала в автокатастрофу и потеряла родителей, а сама выжила, не получив ни царапины. Через много лет ровно при тех же обстоятельствах она потеряла мужа и с тех пор ничего не писала. Теперь эти события жизни Сидони, которые могли бы стать сюжетом киноистории, остались в прошлом. В Японии с ней не происходит ничего, что можно было бы назвать событием: она смотрит в окно гостиничного номера, дает интервью в полупустом конференц-зале, подписывает книги читателям в тесном книжном магазине, сидит в саду. И повсюду за ней, как призрак, следует Кензо, ее издатель (Цуёси Ихара). Он сопровождает Сидони в этом тихом турне по Японии, а она возит за собой большой красный чемодан, тяжелый, как ее скорбь.

В фильме Кшиштофа Кесьлёвского «Три цвета. Синий» (1993) Жюли (Жюльет Бинош) тоже теряет близких в автокатастрофе и, оставшись один на один со своей скорбью, пытается начать жить заново, но через новый быт то и дело проступает боль, и даже выводок мышат в кладовой становится невыносимым напоминанием о том, что и у нее еще недавно был ребенок. Всё, что происходит с Жюли, передает ее сопротивление боли через новую боль, но это борьба, это жизнь. Сидони совсем не такая. Она просто замерла в оцепенении. Нет, она уже не в трауре, она улыбается и даже шутит, но в ней нет жизненной силы. Она как будто и не живет вовсе и даже не знает, как и зачем это делают.

Лучшие героини Изабель Юппер имеют какой-то системный ментальный сбой, они чего-то патологически лишены — любви, стыда, страха, эмпатии. Из-за нездоровой привязанности к матери Эрика из «Пианистки» (2001) не может начать свою жизнь и в поисках другой близости только увечит себя, словно наказывая за измену матери. Даже когда в нее влюбляется ученик и открывается ей, Эрика — или та сила, что довлеет над ней, — обращает его чувство в отвращение и насмешку.

Если в «Пианистке» очевидна фрейдистская трактовка, то в фильме «Она» фокус размещен иначе. Причина, почему Мишель влюбляется в мужчину, который оказывается ее насильником, может быть, и кроется в детстве героини и ее отношениях с отцом, но это имеет значение только для любителей психоанализа. Мишель притягивает к себе насилие, как магнит, и это завораживает.

Природа насилия исследуется и в фильме «Церемония» (1995) Клода Шаброля — через образ Жанны в исполнении Юппер. Образ Жанны продолжает традицию кино о паразитах — от «Слуги» (1964) с Дирком Богардом до «Жильца» (1990) с Майклом Китоном и «Ядовитого плюща» (1992) с Дрю Бэрримор. Но если в этих фильмах главный герой стремится занять место господ и встроиться в более комфортную социальную страту, то в «Церемонии» Жанна появляется в благополучном буржуазном доме, вовсе не собираясь незаметно пустить там свои корни. Сама Жанна и есть воплощенный хаос, распад, ультранасилие. «Видео Бенни» (1992) или «Забавные игры» (1997), близкие «Церемонии» по времени и по духу, дают повод для социальной критики, а в «Церемонии» насилие не имеет причины.

В образе Сидони нет этой впечатляющей амбивалентности образа жертвы и насильницы в одном лице, фирменной для Юппер. И, говоря откровенно, Сидони Персеваль — не лучшая героиня Юппер. Наверное, потому, что актриса выглядит в этом фильме как европейский сувенир. Но это так по-японски. И ее имя «Сидони-сан» звучит как будто специально сложенным для японского произношения. «Я люблю запах европейских женщин», — признается Кензо. Одержимость японцев европейской и американской культурой — нечто вроде национальной черты, которая в фильме становится поводом для иронии, столь тонкой, что она едва заметна. Но это так по-японски.

«Вы вся наружу, Сидони-сан. У нас в Японии так не принято», — говорит Кензо. Его слова звучат и смешно, и серьезно. Во-первых, это ирония в адрес японцев, для которых более чем сдержанное самовыражение Сидони кажется верхом откровенности, а во-вторых, это тонкое интертекстуальное замечание в адрес киноамплуа самой Юппер: бесстрастие ее героинь и есть высшее проявление чувственности.

Кажется даже, что Юппер в роли европейского сувенира — не огрех, но намеренно созданное впечатление, на котором строится сюжет: независимый японский издатель инициирует переиздание забытой книги и, пользуясь случаем, выписывает из Парижа автора-француженку, чтобы вдохнуть ее аромат. Просто сюжет для хайку. На самом деле «Сидони в Японии» и есть хайку, растянутое на полтора часа. Потому что европейцам лучше зайдет полнометражный фильм, чем три стихотворных строки. А японцы хотят быть как европейцы.

Западное видение Японии (какой она стала к 1970-м годам после «экономического чуда»), как и японское видение Запада, всегда лежит в области воображаемого и едва ли когда-либо ее покинет. Если сравнить пространство японского города в «Мелодиях белой ночи» (1977) Сергея Соловьёва, в «Трудностях перевода» (2003) Софии Копполы, в «Идеальных днях» (2023) Вима Вендерса и в «Сидони в Японии», то можно обнаружить, что в оптике западного кинообъектива Япония мало меняется: те же пучки проводов тянутся над узкими улицами с крошечными, но вместительными коробочками домов, и та же женщина в национальном костюме стучит по асфальту деревянными башмачками. Западный взгляд всё так же завораживает узор сложноустроенных дорожных развязок, изящно огибающих жилые районы, зелень влажных парков, рисунки теней от крон деревьев, цветение сакуры. И обязательный номер программы — тишина буддистского храма.

Но если показать красоту города — дело нехитрое, то рассказать историю любви между японцем и европейкой — задача почти невыполнимая, сопряженная с риском скатиться в пошлость. В «Мелодиях белой ночи» произошло именно так: главный герой, дирижер, влюбляется в японку, пианистку, которой, однако, несмотря на любовь к музыке Рахманинова, никогда не понять души ленинградца. Не самый удачный фильм Соловьёва оказывается точным в одном: культурный диалог возможен, эмоциональный — нет.

В «Трудностях перевода» Софии Копполы атмосфера японского мегаполиса передана ярко и отчасти документально, и в этом читается желание использовать собственный опыт взаимодействия с Японией как материал для истории. Коппола едва ли смотрела «Мелодии белой ночи», но интуитивно знала, что любовная история про японца и американку рискует выглядеть нелепо. Идеальное решение — показать отношения американца и американки, оказавшихся в Токио: чужая культура дает им почву для взаимодействия. Другой режиссер, очарованный Японией, Вим Вендерс, вообще снимает «Идеальные дни» про японца без единого европейца или американца, если не считать Лу Рида, The Rolling Stones, The Animals и прочих музыкантов, чьи записи с любовным упоением слушает Хираяма (Кодзи Якусё).

В этом смысле «Сидони в Японии» нужно аплодировать стоя, потому что Элиз Жирар удалось собрать сюжет, характеры, актеров и авторскую интонацию так, что роман японца и европейки не кажется фальшью. Напротив, их отношения даны выразительно, как хайку, как икебана. Чего только стоит кадр, где Кензо кладет ладонь поверх ладони Сидони и гладит ее пальцы, сжимая, — этот крупный план длится вечно и почти неприличен в своей откровенности. Ради него стоило снимать полтора часа фильма, а все последующие стоп-кадры обнаженных спин — просто шутка, еще одна сверхтонкая ирония над ожиданиями зрителя и одновременно авторская ремарка о том, что снимать кино о любви между японцем и француженкой — дело гиблое. А оно и не об этом. «Сидони в Японии» — это история не о любви, но о близости: когда двое зачем-то нужны друг другу. Он хочет вдохнуть ее аромат, а она — прожить утрату. Да, Изабель Юппер не задействует здесь весь диапазон своего драматического таланта и не предстает «вся наружу», но это и хорошо: в Японии так не принято.