История или фантазия? Доктор наук разбирает фильм «Серебряные коньки»

В пореформенной России барские забавы старой эпохи — псовая охота, крепостные театры, оранжереи — уже уходили в прошлое. В моду вступали новые развлечения, которые, с одной стороны, были более демократичными, а с другой — свидетельствовали о растущей популярности спорта. Например, катание на коньках.

У катка были несомненные плюсы. В отличие от гребли или французской борьбы физическая активность здесь соединялась с развлечениями: играла музыка, горели фонари, работали буфеты. А еще на катке можно было свободнее общаться, знакомиться и даже флиртовать!

Регулярные катания на коньках зародились в Санкт-Петербурге (именно здесь был открыт первый каток) и развивались в двух направлениях: сверху, от аристократического бомонда, и снизу, от городских жителей среднего класса. Излюбленным местом первого был каток Таврического сада, куда в 1860-е годы стекалась вся «золотая молодежь». Здесь катались великие князья и отпрыски именитых фамилий, ведь объект принадлежал дворцовому ведомству и сезонные билеты выдавались только в Министерстве императорского двора. Но коньки входили в моду, а потому количество и география катков ширились, они становились коммерческими предприятиями.

На обычные катки мог попасть любой человек, просто купив билет. Репортер «Петербургского листка» в 1899 году с иронией писал: «Не было, кажется, ни одного замер­зшего пруда или лужи, которые не были бы заняты катками». Самым знаменитым катком в Петербурге был тот, что находился в Юсуповском саду. Здесь устраивались балы и маскарады с фейерверками, праздничные гуляния, здесь играл военный оркестр и сияли гирлянды электрических лампочек. Здесь же собирались и первые, как их называли на английский манер, «спортсмэны», стремившиеся к улучшению техники и скорости катания. На рубеже веков они уже начали выступать на всероссийских и международных соревнованиях и завоевывать чемпионские титулы (Николай Панин, Александр Паншин).

Что же касается виртуозных карманников-конькобежцев, то это больше творческая фантазия создателей фильма. Карманники заинтересованы в стабильности промысла, а лед все-таки — явление сезонное.

В фильме каналы выглядят как гладкий ледовый паркет, на котором идет бойкая торговля и косяком идут приличные господа с бумажниками и брегетами. На самом деле катки хоть и устраивались на льду речек и каналов, но это были небольшие расчищенные пятачки; пространство между ними было покрыто снегом, торосами и трещинами. Да и торговцы вряд ли были готовы размещать свои лавки на льду, который трещал и подтаивал при любой оттепели.

Согласно отчету Петербургской полиции, за 1899 год в столице было зафиксировано более 30 случаев «провалившихся в воду вследствие непрочности льда». А преступный мир Петербурга предпочитал стоять на твердой почве, облегчая карманы горожан на Лиговке, Сенной площади и Апраксином рынке.

Петербург в фильме выглядит очень красочно. Цвета на экране яркие и насыщенные, даже сцены в жилище Матвея и его отца стилистически рождают ассоциации с благородной сепией старинного дагеротипа. А главным цветовым контрапунктом фильма становится снег — белый и чистый, — как в рождественской сказке. Хотя реальный Петербург выглядел так лишь в первые полчаса после обильного снегопада.

Почему? Ответ прост: печное отопление, промышленность и лошади.

Сотни тысяч труб дымили в городе всю зиму. Сажа от миллионов сгоревших берез и сосен оседала на фасадах зданий и мостовых. Добавьте к этому огромное количество крупных заводов и фабрик, которые располагались в Петербурге. Черный дым и жирная копоть наползали на центр города с промышленных окраин. Когда первые русские авиаторы начали совершать полеты над Петербургом, они рассказывали: «Города вы не видите. Там, где он должен быть, большое темно-серое, почти черное, пятно».

В белизну снега, наряду с черным цветом копоти, неизбежно вплетались коричнево-рыжие тона — от лошадей. Ежегодно в Петербург на продажу приводили более 40 тысяч животных, так что следы навозной жижи были неизменной чертой городских улиц.

В Петербурге конца столетия были все типы освещения. Керосиновые фонари, появившиеся в 1860-е годы, выигрывали в дешевизне, однако проигрывали в стоимости обслуживания. У каждого фонаря был резервуар, который необходимо было заправлять, в нужное время зажигать, а потом тушить. Обслуживанием керосиновых фонарей как раз и занимался отец главного героя фильма. Были установлены и нормативы: один человек должен обслуживать 50 фонарей — в любую погоду. Единственный перерыв в этой работе приходился на белые ночи.

Газовые фонари горели не в пример ярче, для них не нужны были фонарщики. Но для устройства такого освещения сначала нужно было построить станцию, которая вырабатывала «светильный газ», а затем проложить версты газовых труб, чтобы подвести их к каждому фонарному столбу. Газовые компании надеялись на приличную рентабельность за счет устройства освещения у частных клиентов, дома которых находились поблизости от линий газовых труб. Однако консервативные жители Петербурга, в отличие от лондонцев викторианской эпохи, считали, что на улице, так и быть, газ пусть горит, а в дом тащить эту «пакость» незачем. Говорили, что он вреден и взрывается (а фонари действительно иногда взрывались!).

В разных странах, начиная с 1870-х годов, инженеры-физики одновременно вели опыты по созданию работоспособной электрической лампы. Так что у лампы накаливания много отцов: и русские Лодыгин и Яблочков, и американец Эдисон. Сначала электрическое освещение в столице было экзотикой и диковинкой, но очень быстро стало выходить на первые позиции.

Так что князь Вяземский в фильме недаром гордится новинкой в своем особняке, ведь Зимний дворец, императорская резиденция, получил электрическое освещение лишь несколькими годами ранее. А вот горничная Прасковья определенно еще не привыкла к электричеству, при свечах ей спокойнее.

Конфликт Алисы (главной героини фильма) с семьей и окружением связан с ее стремлением к высшему образованию. Общей чертой российского общества и законодательства был их патриархальный характер. Женщина — аристократка или крестьянка — в любом случае не рассматривалась как самостоятельная личность. Она всегда находилась под опекой: до замужества — под присмотром родителей, а после — под опекой мужа. Полностью самостоятельной в юридическом смысле можно было стать только одним путем — оказавшись вдовой. Для дворянской девушки было необходимо получить образование, но «приличное» — обучение языкам, литературе, танцам, музыке и т. п. В общем, такое, чтобы затем с успехом исполнять роль жены и матери семейства.

В пореформенной России все это начинало трещать по швам. Либеральный дух 1860-х годов проявился в стремлении женщин к высшему образованию, однако общество рассматривало это как «блажь». И тогда женщины начали уезжать — прежде всего в Швейцарию, где университеты уже распахнули для них свои двери. Правительство было обеспокоено, ведь русские девушки могли там вместе с наукой «набраться» и радикальных идей. Тогда-то и открылись Высшие женские курсы в России; в Петербурге это были Бестужевские курсы, куда и стремилась поступить Алиса. Дмитрий Иванович Менделеев, будучи убежденным сторонником женского образования, действительно там преподавал.

После убийства революционерами Александра II контроль над курсистками ужесточили. Именно потому при поступлении на курсы было необходимо письменное разрешение от родителей или опекунов. Одновременно из учебных программ изъяли естественные науки: в сознании государственных деятелей сложилось убеждение, что физиология более способствует «безнравственности и радикализму», нежели латынь. Общественное мнение тоже со скепсисом косилось на «ученую женщину».

В журналах, например, можно было встретить карикатуру: молодой воздыхатель приходит с букетом цветом, а предмет воздыхания увлеченно вскрывает труп. Так что у Алисы — с ее интересом к препарированию лягушек — в 1899 году действительно были причины ехать учиться в Европу.

В «Серебряных коньках» Алекс (лидер шайки в исполнении Юры Борисова) стремится придать своей деятельности революционный ореол: здесь и разговоры о социальной несправедливости, и «Капитал» Маркса, и словечко «эксы», которым он обозначает деятельность своих сподвижников. Хотя этот термин вошел в обиход российского общества несколько позднее, во время революции 1905-1907 годов.

Экспроприациями революционные идеологи называли насильственную конфискацию имущества для нужд революции.

Конечно, шайка героя Юры Борисова лишь прообраз криминогенного мира того времени. В действительности боевики-революционеры всегда стремились сорвать большой куш, поэтому в приоритете были ограбления банков, карет казначейства, почтовых поездов. Налеты производились открыто и с применением оружия. Мастерство же карманников, «ювелиров» криминального мира, заключалось как раз в том, чтобы «клиент» вообще не почувствовал, как у него вытаскивают деньги. Сумма кражи при этом ограничивалась объемом бумажника. Настоящий карманник тренировался в этом искусстве годами и считал ниже своего достоинства носить оружие.

В общем, из-за пятидесяти рублей революционер бы даже с места не сдвинулся, да и не умел он обходиться без помощи револьвера. А «мастер карманной тяги» свою законную добычу никогда бы никому не отдал, тем более людям с непонятными на тот момент «завиральными» идеями.

Известие о предстоящем аристократическом вечере в стиле à la Russe вызывает у Алисы саркастическое замечание: «А что, патриотизм снова в моде?».

Знаменитые костюмированные балы 1903 года, которые послужили прототипом бала в кинокартине, — это зрелищная попытка воскрешения Московской Руси в противовес европеизации Петербурга того времени. Придворные одевались боярами, окольничими и стрельцами, их жены выступали павами в парчовых сарафанах и соболиных душегреях. Хор исполнял былины, «Матушку-Голубушку» и «Дубинушку».

Это небывалое действо широко освещалось в прессе. Портреты императора и императрицы в бальных костюмах часто печатались в последующие годы на открытках, закрепляя ассоциацию монарха со старомосковскими временами.

В фильме за домашним завтраком у князя разговор идет на английском языке, Алиса с гувернанткой изучают британские термины для обозначения титулов, и даже офицер охранки на светском вечере беседует по-английски. Но в действительности на рубеже XIX—XX веков в России был только один узкий круг, где английский был в приоритете, — императорская семья. Для императрицы Александры Федоровны английский был родным, поэтому часто звучал в их семейном кругу.

Для русского же дворянства традиционно «вторым родным» языком был французский, особенно в первой половине XIX века. Да и позднее, при широком распространении русского, привычным иностранным языком двора и аристократии оставался французский (поэтому билеты «Петербург – Париж» в финале фильма совершенно оправданны).

А кто же говорил по-английски? Во-первых, знание языка было необходимо для моряков, ведь роль Англии как первейшей морской державы была неоспорима («Правь, Британия, морями»). Во-вторых, англофильство (и, соответственно, владение английским языком) было свойственно некоторым высшим государственным деятелям конституционно-либерального толка. Это находило отражение даже в деятельности Английского клуба: закрытый характер, допуск только избранным, реальная процедура избрания в члены клуба путем тайного голосования, вольные разговоры. Но в целом российское общество относилось к «идейной англомании» вельмож как к чудачеству.