Опубликовано 20 апреля 2023, 13:59

Всё еще в безопасности: Гарольду Ллойду — 130

Поделиться:
Всё еще в безопасности: Гарольду Ллойду — 130

Сегодня исполняется 130 лет со дня рождения Гарольда Ллойда. Не такого общеизвестного и однозначного, как Чарли Чаплин. Не такого изысканного, как Бастер Китон. И всё равно — короля немой комедии. Вспоминаем о его наследии и о том, что же подарил кинематографу коротышка-очкарик, способный выпутаться из любой ситуации. 

Образ, найдись

Немая комедия дала миру три самых известных образа в раннем кино. И вообще это отправная точка того, что называется героем поп-культуры. Именно немые комики впервые показали, как можно создавать тиражируемый и узнаваемый образ, который у любого зрителя с первого взгляда будет вызывать нужные ассоциации и эмоции. Котелок, тросточка, усики — готов всем известный бродяга Чарли. Невозмутимая физиономия — и вот вам уже Бастер Китон. Только поиски этих иконических черт были долгим и мучительным путем, который каждый из комиков проходил по-своему, со своей скоростью и своими преимуществами.

Кадр из фильма «Гонщик»

Кадр из фильма «Гонщик»

реж. Тед Вильде, 1928

Чаплин брал стихией — он сразу, уже в первых своих лентах, обладал фирменным арсеналом из усиков, дурацкой шляпы и тросточки. А дальше, как Микеланджело, вытачивал из этой грубой породы детали, находил верные нюансы: усы уменьшались, меняли форму, шляпы тоже от фильма к фильму двигались в сторону мятого котелка. Но сам образ просто появился — и всё тут. Китон отличался редкой настойчивостью — не поддавался на веяния моды, не пытался себя продать, брался за любые роли и в итоге получил свое место в экранном пантеоне. Пусть и позже остальных комиков, лишь к началу двадцатых годов.

Кадр из фильма «Наконец в безопасности!»

Кадр из фильма «Наконец в безопасности!»

реж. Фред С. Ньюмейер, Сэм Тейлор, 1923

Ллойд же всегда был фантастическим трудоголиком. Он, может, первый из крупных кинозвезд прошел настоящий долгий путь: от эпизодических ролей без упоминания в титрах до работ, которые рекламировались тысячами афиш с его лицом. Как и Чаплин, Ллойд начинал с фильмов основоположника кинокомедии Мака Сеннета. Но если на Чарли Сеннет сделал ставку почти сразу, Ллойд долгое время оставался на вторых и десятых ролях и лишь мелькал где-то на периферии. Однако он не сдавался и продолжал упорно работать. Для начала он нашел своего продюсера, человека, который в него верил и был готов вкладываться в развивающийся талант актера, — Хэла Роуча. Первым образом, который они предложили зрителям, был Вилли Уорк, эдакая пиратская копия Чарли. С теми же усиками, в мятой шляпе, с тросточкой — в общем, лишь эпигонство, подражание успешному проекту. Потому Уорк и прожил всего полгода, с зимы до лета 1915 года. Правда, за это время Роуч и Ллойд успели выпустить шесть серий о его похождениях.

«Первокурсник» с Гарольдом Ллойдом в главной роли

«Первокурсник» с Гарольдом Ллойдом в главной роли

Поняв, что ничего нового Уорк предложить миру не может, неунывающая парочка решила сменить его на другого — Одинокого Люка. Поначалу он был примерно таким же, как и Вилли, но от фильма к фильму усики меняли форму и в конце концов исчезли. Головные уборы тоже менялись: мятая высокая шапка сменялась федорой, а та порой уступала место кепке. Так, шаг за шагом, фильм за фильмом, Ллойд искал себя, свой узнаваемый образ. В сухом остатке — субтильная фактура, острый нос, робкая пластика. Одновременно актер не жалел себя, овладевая новыми и новыми умениями: учился жонглировать и висеть без страховки над бездной, кататься на одном колесе и балансировать на жердочке. Это упорство за Ллойдом сохранилось навсегда: уже в статусе полноценной суперзвезды он придумывал и выполнял сложнейшие трюки, получал настоящие, тяжелейшие травмы (к примеру, Ллойд потерял на съемках два пальца — и это уже в двадцатые годы, когда мог себе позволить дублера). Наконец, финальный аккорд — в 1917 году Ллойд решил примерить очки. И тогда всё сошлось. На свет появился Гарольд — очкарик в канотье, смешной провинциал в большом городе, который обречен на верную гибель в жестоком мире, но выживает и выходит сухим из воды раз за разом. 

Очки и шляпа — всё при нем

Название самой известной комедии Ллойда — Safety Last (на русский его раньше было принято переводить ничего не значащим словосочетанием «Наконец в безопасности!») — вполне может быть слоганом всей его кинокарьеры. Если для обывателя safety first, безопасность превыше всего, то для маленького и уморительно смешного очкарика она — помеха, о которой и думать не стоит, если хочешь выжить в этом безумном мире.

Сошлись герой и время: в десятые Ллойд просто не мог ни придумать, ни реализовать Гарольда. Зато в ревущие двадцатые, в мире стремительно развивающихся технологий, фабрик, небоскребов, корпораций, упорного труда — Гарольд был на коне. Он был узнаваемым, живым, актуальным. Ну, а каким еще может и должен быть маленький во всех отношениях человек, попавший в мир наживы и чистогана? Великие комики подарили миру новый образ маленького человека. Бродяга Чарли побеждал, никого не побеждая — просто оставался собой. Гарольд же балансировал на грани невозможного. От субтильного коротышки не ждешь всех этих бесчисленных трюков, которые он выделывает на экране. Прощаясь с невестой, он перепрыгивает с одного мчащегося паровоза на другой. Преодолевая этаж за этажом, забирается на крышу небоскреба — то исполняет джигу на высоте с мышкой в штанине, то лихо балансирует на переворачивающейся оконной раме, а в финале триумфально совершает полет над бездной, случайно зацепившись за веревку.

Кадр из фильма «Зачем грустить?»

Кадр из фильма «Зачем грустить?»

реж. Фред С. Ньюмейер, Сэм Тейлор, 1923

Ллойд был в выигрышном положении: его Гарольд, в отличие от бродяги Чарли, мог быть кем угодно. Амбициозным провинциалом на заработках, аристократом («Зачем грустить?»), студентом («Первокурсник»), миллионером («По воле небес»), героем как современности, так и прошлого («Младший брат»). Единственное, что объединяло этих разных по социальному происхождению, состоятельности, положению в обществе, да мало ли по чему еще героев, — характер. Субтильное, ранимое существо без кожи — миллионер-ипохондрик, наивнейший из студентов, вечно голодный и нищий провинциал в поисках работы. И раз за разом зритель наблюдал за тем, как это тщедушное создание проявляет чудеса изворотливости (физической и фантазийной), как преодолевает нереальные препятствия. Ипохондрик с тонной лекарств в чемодане наводит порядок в банановой республике, пережившей военный переворот. Доходяга взлетает на крышу небоскреба. Студентишка покоряет Голливуд. Хозяин полузаброшенной ветки трамвая (даже круче — конки!) оставляет с носом алчных мафиози, желающих устроить очередной рейдерский захват.

Кадр из фильма «По воле небес»

Кадр из фильма «По воле небес»

реж. Сэм Тейлор, 1926

Именно преодоление препятствий стало главным трюком комедий с Ллойдом. При этом и само испытание, и те условия, в которых оно происходит, могли быть вообще какими угодно и всегда максимально находчиво оправдывались драматургически. По сути, в «Безопасности» сам по себе сюжет заключался в преодолении опасностей, которые с каждым новым кадром становились всё фантастичнее. В «Воле небес» эти препятствия были бесконечными разрушениями, которые нес собой персонаж Гарольда (всё, к чему он прикасался, разрушалось, взрывалось и ломалось). В «Спиди» препятствия чинили злодеи, которые то пытались учинить хулиганскую драку в трамвае, то разбирали рельсы, но всё безрезультатно, конечно. 

Двадцатые принесли Гарольду настоящую мировую славу. Его не просто любили и ценили, о нем писали книги (когда даже Чаплина особенно никто не стремился анализировать). Ему подражали (благо это было много проще, чем прикидываться прочими масками немых комиков). Наконец, в нем самом узнавали себя — и он дарил миллионам таких же, как он, лохов и простаков надежду на возможность победы. На то, что удача все-таки может улыбнуться очкарику и сделает его миллионером, сведет с кинозвездой, позволит найти свое счастье в жестоком индустриальном мире. 

Почетный Гарольд

Существует расхожий штамп, много раз воспроизведенный в кино, от «Артиста» до «Вавилона»: с приходом звука звезда немого кино чахнет и перестает быть такой уж популярной. На самом деле в случае с комедией это было не одномоментное забвение. Да и вообще не слишком забвение: Чаплин уже со звуком продолжал молчать (и петь!) в «Новых временах», например. У комедии было алиби — ей и не положено говорить, она смешит и трогает сама по себе, без всяких слов. Так что ее век оказался дольше, чем биография немого кино прочих жанров.

Вот и для Ллойда-актера и его персонажа Гарольда мало что изменилось. Скорее наоборот: пришла Великая депрессия, и его недотепа стал еще более актуальным и узнаваемым. Ничего особо не поменялось ни в поэтике образа, ни в тех приключениях, которые герой переживал. В «Ногами вперед» очкарик Гарольд эффектно притворялся миллионером, не зная, что пытается охмурить дочку собственного начальника. В «Безумном кино» дарил надежду на счастливый конец всем, кто грезил славой. Его персонаж покорял Голливуд и находил личное счастье и любовь, невзирая на то, что по обыкновению крушил и ломал всё вокруг и срывал пробы, — именно эта бедовость и привлекла внимание неприступной красотки-кинозвезды. В «Млечном пути», наконец, Гарольд вообще побеждал на боксерском ринге и становился чемпионом мира — снова благодаря своей субтильной комплекции, исключительной ловкости и находчивости.

Кадр из фильма «Млечный путь»

Кадр из фильма «Млечный путь»

реж. Лео МакКери, Рэй МакКери, Норман З. МакЛеод, 1936

А еще Ллойд не знал забвения. У него не было конфликтов с властью, как у Чаплина. Он не противостоял студиям и продюсерам, как Китон. И ушел с экрана спокойно, сам, по собственной воле, непобежденным. Ему было всего чуть больше сорока, когда он снялся в последней успешной ленте, «Млечном пути». Для актера — не возраст, вся жизнь впереди. Но выполнять сложные трюки уже было нелегко. Придумывать новые похождения Гарольда просто надоело — герой исчерпал себя. И Ллойд всю вторую половину жизни оставался за кадром. Нашел себе достойные занятия — поддержку ветеранов кино и активную деятельность в обществе американских масонов. Вернулся на экран он лишь однажды, в рамках эксперимента — снялся в роли старичка Гарольда в комедии 1946 года «Сумасшедшая среда». Там знакомый, но сильно постаревший очкарик переживает, что жизнь прошла зря и теперь у него впереди только жалкая пенсия. И тогда он решает перепробовать всё, что упустил, — для начала забористый коктейль в баре по соседству (притом что это вообще первый глоток алкоголя в его жизни).

Наверное, он мог бы, как Чаплин, искать себя в новых образах. Мог бы, как Китон, тусоваться с новым поколением интеллектуалов. Но он поступил иначе. Единственный из великих комиков снял маску и сдал ее в архив. Вклад великой немой комедии в кино очевиден. Чаплин навсегда задал планку актерского существования. Китон придумал меланхолическую интонацию, которой теперь пользуются Уэс Андерсон, братья Коэн и Джармуш. Ллойд же подарил миру всего-то героя. Субтильного очкарика, лоха, провинциального мальчика-колокольчика, который в этом мире явно не жилец. Но без этого персонажа кино было бы совсем другим. Не было бы гайдаевского Шурика — уж он-то плоть от плоти ллойдовского чудика Гарольда с его вечными матримониальными похождениями и робостью. Не было бы простака как драматургического центра произведения — в диапазоне от Ришара до Вуди Аллена. А значит, Ллойд подарил миру надежду на то, что простак здесь может найти свое место и победить.