Штирлиц шел по коридору: 50 лет сериалу «Семнадцать мгновений весны» и анекдотам о великом разведчике

50 лет назад в отечественной массовой культуре произошла революция. Состоялась премьера сериала «Семнадцать мгновений весны», и вместе с ним в советскую жизнь вошел новый герой, разведчик, человек абсурда, персонаж анекдотов.

Связной сообщил, что у Штирлица в России родился сын. Скупая мужская слеза скатилась по щеке Штирлица, ведь он не был на родине уже целых шесть лет.

В жизни каждого русского зрителя наступает непростой момент, когда он с трудом осознает: в «Семнадцати мгновениях» есть сюжет. Сериал большинство из нас смотрело урывками, одним глазом, сценами или от силы сериями. Поэтому складывалось ощущение, будто вся фабула «Мгновений» — наличие или отсутствие красного цветка на подоконнике, укладывание на другой подоконник раздетых младенцев, проходы по коридору. Отчасти так и есть: сугубо детективная линия о попытке предотвратить сепаратные переговоры с нацистами теряется на фоне богатой и подробной фактуры. Действительно, интереснее следить за тем, как у Мюллера в ответственный момент не открывается ящик стола.

Штирлицу попала в голову пуля. «Разрывная», — раскинул мозгами Штирлиц.

Режиссер Татьяна Лиознова явным образом использовала материал, роман Юлиана Семёнова, как спарринг-партнера. Не оставила от него вообще ничего — полностью переписала уже на стадии сценария, добавив целые сюжетные линии и образы. Да и стиль выбрала прямо противоположный лихому авантюрному роману: неспешный черно-белый нуар, наполненный бытом и подробно прописанными характерами. Отсюда же — характернейшая черта сериала: ритм. Отрешенный, заторможенный и меланхоличный.

Отчасти это заслуга не только Лиозновой, но и исполнителя главной роли Вячеслава Тихонова. Его рисунок роли стопроцентно соответствовал этому неспешному, отрешенному стилю и задавал тон всему остальному действию. По легенде, актер просто безостановочно в кадре прокручивал всю таблицу умножения — отсюда сдержанность и погруженность в собственные размышления как специфический родовидовой признак советского разведчика (не стрельба, не интриги и не погони).

Штирлиц сел в свой автомобиль и сказал шоферу: «Трогай!» Шофер потрогал, Штирлиц поехал.

Наконец, был у этого стиля третий и главный компонент. Закадровый текст — вернее, голос, который его читал. Звезда товстоноговского БДТ Ефим Захарович Копелян получил из-за этой работы обидное, вообще-то, прозвище: Ефим Закадрович. Манера его правда невероятная: отрешенное, почти монотонное то ли бормотание, то ли пение сугубо информативных вставок (у кого какой характер, о чем думает Штирлиц, сидя в автомобиле, где он видел Эрнста Тельмана 20 лет назад — заметки на полях, в общем). Но именно эта манера определила мейнстрим русскоязычного закадрового текста — спустя 20 лет копеляновскую манеру будет виртуозно копировать в «Двух капитанах 2» его коллега по БДТ Андрей Толубеев. Только «Программа максимум» смогла предложить какую-то альтернативу этому голосовому артхаусу.

Штирлиц открыл багажник, а там… Там-там-там-тадададам-там-там.

Наконец, был еще один стилеобразущий фактор «Мгновений» — музыка. Она задавала тон и манеру всему действию. Немного приджазованные и одновременно ритмичные, свободные и чуть-чуть маршевые мелодии Микаэла Таривердиева. По словам участников съемок, над музыкой мучились дольше всего: если сами мелодии композитор сочинил быстро, то найти верную интонацию, а главное, подходящего исполнителя песен не удавалось никак. Пробовали Муслима Магомаева — тот пел красочно и ярко, даже слащаво, что совсем не годилось мрачному нуару. Пытались даже привлечь к исполнению песни женщину, Валентину Толкунову. Иосиф Кобзон стал шестнадцатым претендентом и попал в интонацию далеко не с первого раза: только тогда, когда просто наговорил текст, лишь чуть-чуть подчеркивая и растягивая отдельные согласные. Но на этом злоключения музыки в «Мгновениях» не кончились. Когда лента уже вышла на экраны, разразился скандал: будто бы в «Я прошу, хоть ненадолго» коллеги-композиторы углядели плагиат, слишком мелодия показалась похожей на музыку из «Мужчины и женщины» Клода Лелуша, вышедших на экраны почти тогда же. Таривердиев надолго остался с этим клеймом вора — хотя и француз Франсис Лей открещивался от каких бы то ни было претензий, и песня была написана тремя годами ранее, когда о фильме Лелуша и речи не было. Досталось и Кобзону — вовсе незаслуженно. Его просто почему-то решили не включать в титры — чего, правда, место занимать? Имя певца добавили отдельно только в конце 1990-х.

Во время секретного совещания в бункер Гитлера с шашкой наголо ворвался Штирлиц и закричал:
— Порублю, гады!
Гады скинулись по рублю. Штирлиц собрал деньги и ушел.

Меланхоличная, нуарная стилистика «Мгновений» столкнулась после выхода с мейнстримом неофициальной культуры, мощно срезонировала с повальной модой на абсурд. Хитами самиздата были Кафка, Ионеско, Беккет, в которых обыватель видел отражение действительности и одновременно ее карнавализацию, возможность взглянуть на скучную, тупую реальность как на зрелище. Тогда же по рукам начали ходить шедевры русскоязычной короткой прозы, хармсовские анекдоты про Пушкина, которые народная молва молниеносно дополнила похожими зарисовками о Толстом, который любил детей, Достоевском, царствие ему небесное, и Тургеневе, который вечно чего-то пугается и уезжает в Баден-Баден. Наступил вообще золотой век анекдота как завершенной художественной формы, как главного нарратива, буквально передающегося из уст в уста. Всего парой лет раньше официальная печать имела глупость публично осудить очернение светлого образа Чапаева в похабных анекдотах про похождения комиссара — сексуального террориста. Еще в зените был золотой век анекдотов о герое другой ленты, «Гусарской баллады», большом затейнике поручике Ржевском, навсегда снявших табу с темы секса и вообще обсуждения телесности. Штирлиц вошел в этот сонм персонажей советского масскульта как влитой — благодаря своей серьезности и меланхоличности. Эти качества — а также профессия разведчика — делали его идеальным героем абсурдного жанра. Йозефом К. и персонажем «Ожидания Годо» в одном лице.

Штирлиц выстрелил вслепую. Слепая упала как подкошенная. Подкошенную Штирлиц застрелил накануне.

Можно сказать, что на роль мема «Мгновения» обрекли и время, и сюжет, и страна, в которой сериал был снят. Сам факт того, что лента была снята по заказу главы КГБ Андропова (а это было всем более-менее ясно), сам факт того, что главный герой — сотрудник КГБ (ну, а где еще разведчик работает?), указывал: смеясь над Штирлицем, можно смеяться над самой страшной организацией планеты, всесильной и всевидящей. К середине 1970-х каждый понимал: контора глубокого бурения следит за каждым. Всех прослушивает, глушит «голоса», в каждой компании есть стукач. А тут еще главный антагонист сериала — глава ровно такой же всесильной службы, про которого говорят, что все у него «под колпаком». Так что осторожно, опосредованно, но все-таки «Мгновения» позволили обывателям смехом избавляться от страхов.

Штирлицу за шиворот упала гусеница. «Где-то взорвался танк», — подумал Штирлиц.

Характерное доказательство тому — обилие в анекдотах о Штирлице чернейшего юмора. Шуток про оторванные части тела, повешенных, отрубленные головы. И концентрат всего этого гиньоля — еще одна стопроцентная удача сериала, злодей-гестаповец Мюллер. В жизни молодой и поджарый палач, про жестокость которого ходили легенды, на экране он превратился в смешного, нелепого и очень живого чиновника. Благодаря Лиозновой и ее главному открытию, Леониду Броневому.

Штирлиц и Мюллер ездили по очереди на танке. Очередь редела, но не расходилась.

Театральный актер, выросший в киевской еврейской семье, сын репрессированного коммуниста, игравший в самом опальном театре страны, у режиссера Анатолия Эфроса, Броневой к тому моменту в кино вообще ни разу не снимался, только в телеспектаклях и паре эпизодов. Лиознова выходила из себя, не жалела проклятий в его адрес, потому что актер элементарно не понимал, где находятся границы кадра и постоянно норовил куда-то выйти из них. Но мучения себя оправдали. Рядом с сухим и мрачным Штирлицем жизнерадостный пухляк Мюллер выглядел максимально выгодно. В дуэте с Тихоновым Броневой раскрылся на сто процентов, превратился в настоящую суперзвезду и добавил нуару той самой абсурдности, противоречивости, черного юмора, которые обеспечили сериалу успех и развитие уже в устном жанре.

Штирлиц шел по улице, когда внезапно прямо перед ним что-то упало. Штирлиц поднял глаза. Это были глаза профессора Плейшнера.

Актерские работы — вообще редкая удача «Мгновений». Лиознова полностью доверяла каждому, кто появился в кадре в сериале, и каждому давала возможность построить сложный, необычный рисунок роли. Простачка Леонида Куравлёва взяла на роль интригана Айсмана и позволила ему доказать, что актер может не только смешить, но и пугать. Непрофессионалу, барду и журналисту Юрию Визбору предложила роль злодея, серого кардинала нацизма Мартина Бормана. Но самые запоминающиеся образы создали актеры, которым достались персонажи совсем эпизодические, профессор Плейшнер — Евгений Евстигнеев и пастор Шлаг — Ростислав Плятт. Именно они, наравне с Мюллером, перекочевали с экрана в анекдоты как трогательные и забавные обыватели, которым не выжить в пространстве абсурда.

Штирлиц вышел из дома и увидел, как четыре бугая ставили трактор на попа. «Бедный пастор Шлаг», — подумал Штирлиц.

Благородному Плятту вовсе досталась невероятная партия — ему предстояло наделить своей статью, обаянием, аристократизмом такого сомнительного для советского кино персонажа, как служитель культа. Попы, пасторы, муллы, шаманы — это всё для советской культуры жулье, набивающее брюхо, воры и коррупционеры. Никакой традиции, никакой устоявшейся манеры репрезентации «хорошего священника» в советской культуре не было. Плятт ее создал с нуля и реабилитировал религию перед лицом обывателя.

Штирлиц шел в Дрезден, с трудом разбирая дорогу. Наутро железная дорога от Берлина до Дрездена была полностью разобрана…

Наконец, еще один парадокс, финальный. Сериал, снятый по заказу и при кураторском надзоре КГБ, выход которого на экраны планировался к 9 мая (премьеру задержала занятость чекистов — не могли найти время утвердить чистовой монтаж, все в заботах и трудах), оказался во многом реабилитацией того, что прежде было запрещено или подавлено. Нацист не может быть хорошим — это бездушный палач. Но в «Мгновениях» есть прямо-таки положительные члены НСДАП, будь то очаровашка Шелленберг-Табаков или честный вояка, с которым Штирлиц едет в поезде и обсуждает печальную участь Германии. Герои порой произносят вслух самую настоящую крамолу — как будто не советский сериал смотришь, а «Радио Свобода» слушаешь. Поэтому сериал Лиозновой, став источником анекдотов, позволил не только отражать абсурд, не только использовать самый черный юмор, но и смеяться над тем, что прежде казалось страшным и угрожающим. Над тупыми шпионами и спецслужбистами-неумехами, над серьезностью политиков и пропагандистов, над кровожадностью палачей. Над собственным пьянством («Штирлица неудержимо рвало на родину») и воровством. Устный Штирлиц определил зону свободы советского человека. Позволил ему шутить не над царским офицером или допотопным комиссаром, не над Вовочкой или Рабиновичем, а над страшным современником. А значит, сделать его чуть живее, чуть современнее и чуть ближе к себе.

Что-то выдавало в Штирлице советского разведчика. Не то мужественный профиль, не то решительная походка, не то волочащийся за ним парашют.