Интервью Веры Енгалычевой и Евгения Романцова о фильме «Лермонтов»

В прокате идет новый фильм Бакура Бакурадзе — авторский исторический фильм «Лермонтов» о последнем дне жизни великого поэта. Премьера картины прошла на фестивале актуального российского кино «Маяк» в Геленджике, где нам удалось пообщаться с актерами фильма Верой Енгалычевой и Евгением Романцовым.

Вера Енгалычева, исполнительница роли Екатерины Быховец

— С чего для тебя начался «Лермонтов»?

Вера Енгалычева: Я приехала на первую съемочную смену и впервые увидела всю команду, с которой предстояло работать. У нас не было ни одной совместной читки или общей репетиции до начала съемок. Если честно, в первый день я думала, что меня уволят: произносить исторический текст, написанный очень витиевато, невероятно сложно, и без читок и подготовки тут не обойтись. Реплики Бакура (Бакурадзе выступил и режиссером, и автором сценария. — Прим. ред.) звучали органично и складно, но как только мы начинали их говорить... У меня было ощущение, что я просто не справляюсь. Мы произносили текст слово в слово, как написано в сценарии. И для меня это было уникальным опытом.

— У вас подобралась совсем не очевидная команда в фильме. Как тебе работалось с коллегами по площадке?

Вера Енгалычева: Если говорить о подборе актеров, то получилось довольно медийное кино.

Наша команда и правда состояла из довольно неожиданных людей. Например, Валера Полиенко, который играет Дмитриевского, писал песни для группы «Тату». Наш Бенкендорф Андрей Максимов работает в МТЮЗе, МХТ, много снимается в сериалах. Илья Озолин — стендап-комик, который до этого нигде не снимался.

В итоге ансамбль сложился и правда интересный. Таких разных людей сложно представить вместе, и то, что все так органично смотрятся, — это удивительно. Интересно и то, что это всё же не просто случайные люди, а профессиональные актеры. Кажется, это первый фильм Бакура, где в главных ролях снялись в основном профессионалы. Кроме Ильи, который не является актером по образованию. В этом и заключается парадокс, от такого сочетания мы пришли в восторг.

— Как тебе работалось с Ильей? Незадолго до «Лермонтова» я видела его в роли Лопахина в театре а39, и кажется, что он очень органично вписывается в роль не самых приятных героев. В реальности он не похож на своих едких персонажей?

Вера Енгалычева: В Илье самое крутое то, что он невероятно живой. В жизни он совсем не похож ни на Лермонтова, ни на Лопахина, хотя в нем, конечно, есть некая внешняя отрицательная харизма. Мне было очень приятно работать с ним. Когда ты как профессиональный актер играешь с не актером и если этот не актер талантлив, то у тебя ломаются все представления об игре. Ты начинаешь существовать так же, как он. Голова не забита лишними интонациями, и ты просто живешь в кадре как обычный человек.

— Какие у тебя впечатления от первого просмотра фильма?

Вера Енгалычева: Все вроде бы довольны, и я тоже. Но мне было очень сложно смотреть, потому что я невероятно переживала. Я знала, как мы это снимали, помнила, как у меня не получалось выговорить фамилию «Клинкенберг».

Ко всем остальным у меня претензий никаких нет: мне понравились все, я считаю, что каждый был на своем месте. За Илью я не переживала. Он сам написал мне недели три назад, что у него куча претензий к себе после озвучки. У меня то же самое по отношению к собственной работе. Пока мне кажется, что я даже не смогу посмотреть этот фильм еще раз.

Мне очень сложно оценить фильм объективно, потому что я волновалась за каждый кадр. Я даже толком не видела своих сцен: сидела в ступоре и смотрела только на партнера в кадре.

— Мне кажется, это профессиональная особенность, когда в голове постоянно прокручиваешь процесс съемок, а не то, что видишь в итоге на экране.

Вера Енгалычева: Именно! Я очень рефлексирующий человек. Мне интересно как раз разбираться в том, что и как создается и как это влияет на конечный результат. Например, там все по-разному произносят исторический текст. Есть сцена, где я рассказываю историю, и я сама местами не понимаю, что говорю! Как зритель я должна понимать логику и смысл того, что сама же произношу, но я ее не улавливаю.

В этом заключается интересный момент — все актеры существуют в кадре совсем по-разному. Например, Андрей Максимов говорит текст одним образом. Уршула Малка — совершенно иначе, и ее акцент создает, наверное, 100 % убедительности всей роли. Илья Озолин говорит по-своему. Женя Романцов пятым способом. И когда это видишь, думаешь: «Вау, какие все уникальные!» Но возникает вопрос: а что из этого лучше? Хотя на самом деле в том, что каждый разговаривает своим уникальным языком, и кроется вся ценность.

В общем, мне сложно судить, но я бесконечно благодарна Бакуру за то, что я попала в этот фильм. Это мой дебют в полном метре, если говорить про большие роли. Возможно, я просто слишком перенервничала. Если я посмотрю фильм еще раз, уже с мыслью, что ничего катастрофически плохого я не сделала и что мою работу в целом хорошо принимают, то, наверное, смогу воспринять его уже как цельное произведение. А с художественной точки зрения это просто сносит голову.

Евгений Романцов, исполнитель роли Николая Мартынова

— Ты как-то дополнительно готовился к роли Мартынова, изучал литературу, исторический контекст, эпоху?

Евгений Романцов: Такая роль невозможна без подготовки, в этом и проявляется аспект академического понимания профессии. Я имею в виду, что ты должен быть слишком уверен в своих силах, чтобы прыгнуть в проект, рассчитывая только на талант. Я не энциклопедия, к любому проекту, даже если это не историческое кино, мне нужно готовиться, читать, смотреть. Я так будто впитываю вкус роли: звуки, цвета, характеры, настроения, какие-то моменты. А всё остальное — это магия площадки.

К примеру, у меня лично не было сложностей с воспроизведением исторического текста, который вы обсуждали с Верой. Но я до этого семь месяцев работал над историческим сериалом, 12 серий, и это сыграло свою роль. В случае с «Лермонтовым» я начал работать с текстом за две недели до первого съемочного дня. Я просто умолял, чтобы мне присылали текст не за пару дней, а заблаговременно, чтобы я мог его впитать, усвоить, присвоить себе.

Язык, на котором мы говорим прямо сейчас и вообще в нашей повседневной жизни, ни в какое сравнение не идет с текстом «Лермонтова». Там такие речевые обороты, такая смысловая насыщенность, всё так красиво и изящно, в тексте чувствуется мелодия. В проектах о современности иногда скажешь: «Можно я своими словами?» — «Давай, только придерживайся общей траектории!» А здесь это невозможно, потому что ты не интеллектуал, чтобы экспромтом начать изъясняться оборотами 200-летней давности. Тут главное не мешать самим собой этой речи.

Кстати, благодаря тому, что предварительно я уже работал в историческом проекте, мне было чуть проще не только с текстом, но и с костюмом. Я с закрытыми глазами мог правильно надеть всё и уже чувствовал себя в этом как в своем.

— Что помогало всей команде и тебе лично в этих съемках?

Евгений Романцов: Кажется банальным, но режиссер всё тащит за собой. Бакур тщательно подготовил всё и всех еще до съемочного периода.

Самое сложное, когда вас много, — это чтобы вы выглядели ансамблем. Бывает такой винегрет, когда артисты распадаются, звучат по-разному, несмотря на то, что они находятся в одной эпохе. Но мне показалось, что у нас, при всем том, что все звучат по-разному, все существуют в едином контексте.

Самое отвратительное ощущение при просмотре исторического проекта возникает, когда думаешь, что по площадке ходят ряженые куклы. Будто аниматоры с Красной площади. Когда такое ощущение от артистов, значит, скорее всего, что-то не сложилось во всем процессе: где-то декорации неправильно выбрали, где-то снято странно, где-то грим подвел.

У нас же, как мне кажется, благодаря слаженной работе всех цехов и руководству Бакура получилось создать очень цельное произведение.

— Исторический проект историческому рознь. Одно дело — какие-нибудь княжеские распри XI–XII веков, в которых сложно разобраться, а другое — жизнь известного всем со школьной скамьи поэта. То, что «Лермонтов» опирается на факты, которые уже вписаны в наш культурный код с детства, не облегчало работу?

Евгений Романцов: Нет, не облегчало. Знаешь почему? Потому что литература в контексте нашего фильма — это всего лишь предлагаемое обстоятельство. В целом это никакое не сюжетообразующее звено. Мы, наоборот, старались уйти от образа Поэта, от того, что мы о нём знаем, и поговорить про бытовую ситуацию. О том, как два товарища друг друга не поняли, уперлись рогами и пришли в итоге к очень странному решению проблемы.

Если провести параллель с бытовыми разговорами, это как не договорившиеся супруги дома. Когда невозможность честного диалога между близкими приводит к публичному разбирательству и трагедии. Это интересно — смотреть не на ту биографию, которую мы знаем со школы, а находить какие-то другие краски, настроения, формы.

— Мне кажется, фильм полностью оправдывает Мартынова. Ты так не думаешь?

Евгений Романцов: А я вообще не понимаю, почему Мартынов всё это время считается страшным грешником. Потому что на дуэли убил великого поэта? Но как он мог поступить иначе, если этот поэт своим поведением приближал дуэль?

По тому, как писал Лермонтов, очевидно, что он глубоко разбирался в людях, много понимал об окружающих и о самом себе. Его литература — квинтэссенция человеческих хитросплетений, душевных состояний и трагических положений. И все эти глубокие познания человеческой души привели его в такое состояние, когда он сам начал желать смерти. Гений сыграл с самой судьбой на своих условиях.