Интервью с Соней Райзман, режиссером «Картин дружеских связей»: «Наш фильм требовал жизни внутри»

Одной из самых громких премьер третьего фестиваля актуального российского кино «Маяк» стала дебютная полнометражная работа выпускницы ГИТИСа Сони Райзман. Ее «Картины дружеских связей» повествуют о бывших однокурсниках по театральному училищу, которые собрались, чтобы проводить одного из них (Александр Паль) в дальний путь. Фильм взял две награды «Маяка»: за режиссуру и женскую роль (Мария Карпова). Во время фестиваля мы поговорили с Соней о ее источниках вдохновения и обсудили, как не отпугнуть зрителя смертью кота в первой же сцене и есть ли в России мамблкор.

— С картины чего для тебя начался этот фильм?

Соня Райзман: Возможно, отправной точкой стал как раз образ кота из первой сцены фильма. Помню, я была в другой стране в этот день, когда мне позвонила Маша (Мария Карпова, обладательница награды за лучшую женскую роль «Маяка-2025». ― Прим. ред.) и рассказала о своем тяжелом дне. Она была одна дома, ждала подругу, которая собиралась прийти и поддержать ее, потому что в тот день должны были усыпить ее кота, который у нее жил долгие годы, лет 16, наверное. Он очень сильно болел. Подруга опаздывала, и я вот этот телефонный разговор экранизировала ровно так, как всё это было на самом деле.

Но, конечно, много разных причин, предпосылок было у этого фильма. Если я скажу, что мне хотелось отрефлексировать, во что мы попали в нашем возрасте, отрефлексировать это время и ситуацию, это будут общие слова. Кино собиралось в разное время, по крупицам из каких-то наблюдений, ситуаций, каждая сцена приклеивалась к другой, и потом было объединено одной общей идеей ― идеей прощания, которая на тот момент мне казалась актуальной. И когда Маша рассказала эту историю прощания с котом, она как бы стала такой микроисторией, которая распространялась на всю идею фильма целиком.

— Смелое решение ― начать свое дебютное кино со сцены смерти кота. Не было страха, что это отвернет зрителя от истории сразу на первых минутах фильма?

Соня Райзман: Нет, не было. Ну, то есть понятно, что это очень больно, это шокирует. Я сама очень люблю животных, и когда мы готовились снимать эту сцену, я не выдержала. Где-то за неделю до съемок этой сцены, которая проводилась у меня дома, я завела котенка. У меня не было давно домашних животных, и понятно, что мы все это переживали и понимали, что это сильно воздействует. Но дальше весь фильм и направлен на то, чтобы справиться с горем, с потерей близкого друга, в данном случае домашнего животного. Поэтому я рассказала эту историю просто наоборот, в другом порядке. Мы сначала попрощались с котом, а потом увидели истоки этих отношений.

— Что для тебя было самым сложным на съемках?

Соня Райзман: Я бы хотела, чтобы у меня было больше времени. Но вот сейчас, ретроспективно, я вспоминаю наши съемочные дни и тот ритм, и как будто эти временные рамки сыграли какую-то даже положительную роль в том, как мы неслись, в том, как мы были все сконцентрированы, как все были заряженными на одну цель. Наверное, если бы у меня было чуть больше времени, меньше бы пострадала моя нервная система. Но ничего страшного, она страдает на этом фестивале не меньше, чем на съемках. (Смеется.)

— Сказывался ли каким-то образом недостаток режиссерского опыта?

Соня Райзман: У меня, на самом деле, нормальный опыт площадки, потому что у меня есть опыт съемок целого сериала: 63 смены как-то тоже не коту под хвост прошли. Другое дело — результат этого... (Речь про сериал «Я знаю, кто тебя убил»; из-за творческих разногласий имя Сони Райзман пропало из графы «режиссер». ― Прим. ред.) В плане съемочного процесса, которым я руководила, это был, безусловно, положительный опыт. Это вообще были классные съемки. У меня был потрясающий кастинг. И там я получила школу работы с актерами, которую мало где вообще можно получить. И я за этот опыт безумно благодарна. Также я тренировалась на своих двух коротких метрах. У меня был пилот неэфирный, где я тоже прошла как бы цикл съемочный. Поэтому нет, я площадки совсем не боюсь. Наоборот, я на нее рвусь.

— Давал ли Руслан Братов, у которого за плечами уже есть опыт успешного дебюта («Экспресс»), какие-нибудь советы?

Соня Райзман: Кроме того, что Руслан — мой муж, он еще мой коллега. Мы вместе учились, работали в театре. Сначала он снял свой короткий метр. Потом я сняла свой короткий метр. И всё это у нас происходит в коллаборации. Мы смотрим на вещи под схожим углом.

— Получается, вы как Грета Гервиг и Ноа Баумбак.

Соня Райзман: Слушай, это сравнение очень мне льстит. (Смеется.) Я, конечно, не знаю, насколько оно релевантное. Но это интересные совпадения. Тандем с Русланом, особенно в этом фильме, мне очень дорог.

— У тебя ансамблевое полуимпровизационное кино, снятое в обстановке, где все близкие и знакомые тебе люди. Расскажи, были ли какие-то установки актерам.

Соня Райзман: Опять же, у меня есть предыдущий опыт, когда я работала не с такими близкими людьми, тогда уже стало понятно мне, что каждый актер — это отдельная вселенная. И к каждому нужен свой подход. И каждый требует определенного твоего настроения, твоего ритма. Кому-то нужно больше сказать, кому-то нужно ничего не сказать. Кого-то надо не сбить, кого-то нужно подтолкнуть, в кого-то вселить уверенность, с кого-то немного снять уверенности. Здесь у нас работал ансамбль. То есть здесь тоже были вот эти микроподходы, но из-за того, что эти люди знают друг друга достаточно давно и достаточно хорошо, здесь хватало где-то полуслова, где-то я, наоборот, консультировалась с ними, как им будет легче сыграть, что мы должны для этого сделать. К примеру, расскажу про сцену, где Саша (Александр Паль. ― Прим. ред.) просыпается.

Саша сам настоял, и мы это с радостью поддержали. Он уснул утром в квартире, где мы снимали, вместе с Гошей. Они спали там почти пять часов. Вечером мы с группой тихо открыли дверь, зашли, чтобы никого не разбудить. Я положила телефон, реквизит, рядом с Сашей на кровать. А потом позвонили, но камера уже снимала. И вот он реально просыпается от пятичасового сна, дезориентирован, щурится. С одного дубля сняли эту сцену.

— Как вы уговорили Евгения Цыганова на то, что он делает в этом фильме?

Соня Райзман: Ему понравился сценарий, и он с легкостью согласился нам помочь. Это было самоотверженно, учитывая его занятость на больших, очень важных проектах. Он буквально отдавал нам последние крохи своего свободного времени.

— Твой фильм стал олицетворением творческой свободы, творческого хаоса, в котором наверняка и создавался сам. Расскажи, были ли моменты, когда ты теряла режиссерский контроль над происходящем, но в конце результат превосходил все твои ожидания?

Соня Райзман: Ну, такие моменты были, но я бы не сказала, что я прямо его теряла. У нас было много импровизаций. Наш фильм требовал жизни внутри. Я прописывала каркас каждой сцены, направление: вот отсюда мы должны прийти сюда, здесь должна быть определенная реплика, а между всем этим абсолютный воздух. Взять, к примеру, те голосовые, которые герой записывал по поводу монтажа своего фильма. Они были прописаны в сценарии, но актер их насытил своей уникальной органикой. В какой-то момент он просто присвоил этот текст себе, распушив его.

— Есть ли мамблкор в России?

Соня Райзман: Думаю, да. «Неадекватные люди», «Упражнения в прекрасном». А что, «Картины» ― это мамблкор?

— Есть определенные признаки.

Соня Райзман: Ну, слушай, наверное. Я как какая-то корзина, в которую что-то попадало. Это уже тоже происходит у меня как-то неосознанно, но, наверное, есть вещи, которые воздействовали на меня в свое время, когда я формировалась. Вот тоже на фестивале мое кино сравнили с «Милой Фрэнсис» Ноа Баумбака. И этот фильм действительно был важной вехой для меня. В свое время он произвел на меня неизгладимое впечатление. Но не скажу, что «Милая Фрэнсис» была каким-то прямым референсом по драматургии, по актерскому существованию или по главной героине. Хотя, когда я ее увидела в свои 20 лет, я впервые подумала, что это про меня кино сняли.

— Здесь на фестивале твой черно-белый фильм про молодых кинематографистов отлично зарифмовался с показанной на следующий день черно-белой «Новой волной» Ричарда Линклейтера, посвященной съемкам «На последнем дыхании» Годара. Как думаешь, есть ли очертания «новой волны» в современном российском кино?

Соня Райзман: Конечно, сейчас совсем не те условия, что были во времена оттепели, тем более во времена французской «новой волны». С этим вообще мало что можно сравнивать. Но какое-то бурление начинается, и, может быть, это к чему-то приведет.

— Есть мнение, что раз твои герои ― киношники и театралы, то и фильм тоже будет интересен и понятен только этой кинотеатральной тусовке. Развей этот миф.

Соня Райзман: Каждому известны чувства одиночества, любви и потери. И этот фильм говорит об абсолютно универсальных вещах. А мне кажется, об универсальных вещах лучше говорить на примере того, что ты очень хорошо знаешь. Я как раз хотела разбить, наоборот, этот миф, что это какая-то тусовочка, что это какой-то закрытый мир, что это какие-то инопланетяне. Я не считаю остальных остальными, а этих людей какими-то избранными. Весь мой посыл был в том, что они сталкиваются с абсолютно теми же проблемами: им нужно подрабатывать курьерами, они тоже одинокие, они тоже иногда становятся успешными, а потом теряют всё.

И так как этот фильм хотелось сделать максимально личным, чтобы быть максимально искренним, чтобы быть максимально обнаженным, было бы нечестно делать его о ком-то другом. И еще актеры могут сыграть кого угодно ― банкиров или людей любых профессий, но в этот момент они бы именно играли. А здесь никто не играл. И хотелось именно этот эксперимент поставить.

— Как Лев Зулькарнаев появился в дримкасте на роль Чиполлино?

Соня Райзман: Мы говорили с актерами о том, что они будут разгонять (речь идет о сцене, где два сценариста обсуждают экранизацию «Чиполлино». ― Прим. ред.). Мы сразу поняли, что обязательно будут сказки. Я предложила Чиполлино, и это было как бы очевидно, что если Руслан разгоняет про Чиполлино, то его должен будет играть Лев (Лев Зулькарнаев играл главную роль в дебюте Руслана Братова. — Прим. ред.).

— За каким молодым российским автором стоит следить?

Соня Райзман: Я буду следить за Фёдором Кудрявцевым (режиссер фильма «Ровесник». ― Прим. ред.).

— Напоследок расскажи, что тебя вдохновляет, кроме кино?

Соня Райзман: Я очень люблю поэзию. Я не пишу стихи практически ― только перевожу и читаю. Вот какое-то время занималась переводом английской поэзии. Прошла курс Григория Кружкова по переводу. И вообще я это считаю высшим из искусств, которое очень немодное, мне не с кем об этом поговорить. Еще очень люблю историю, в частности историю искусств.