Человек, медведь, бандит: К юбилею Александра Абдулова

Сегодня Александру Абдулову исполнилось бы 70 лет. За свою почти сорокалетнюю карьеру на экране актер успел побывать героем-любовником и злодеем, мастером фарса и лучшим персонажем для криминальной драмы эпохи перемен. Вспоминаем, как менялся образ актера и как он превращался из подающего надежды юноши в вечно молодого классика. 

Театр начинается

Александр Абдулов не мог не стать актером и одновременно имел все шансы стать самым заурядным из актеров. Мальчик из актерской семьи, сын театрального режиссера Гавриила Абдулова совсем не собирался связывать свою жизнь со сценой, профессия его мало интересовала и была просто частью жизни. Еще ребенком он выходил на сцену в отцовских постановках в Ферганском русском драматическом театре, вырос за кулисами и отлично знал изнанку театральной жизни. Да и профессию не выбирал — буквально на роду было написано пойти по родительским стопам. Обычный лоботряс, который, чтобы родители отвязались, смотался в Москву, провалился на экзаменах и вернулся в Фергану продолжать неспешную и в меру веселую провинциальную юношескую жизнь. Что это была за жизнь, можно догадаться хотя бы по крохотной роли почти без слов в «Место встречи изменить нельзя» — подозрительно органично Абдулов здесь вписался в образ уркагана из воровской малины. Выглядит как типаж, а не актер (заметить его можно в последней серии, когда Шарапов приходит в логово Горбатого и «Черной кошки»).

Ничуть не умаляя таланта и мастерства Абдулова, стоит все-таки сказать, что он был настоящей Галатеей — и состоялся тогда, когда встретил своего Пигмалиона, молодого и яркого нового худрука московского «Ленкома» Марка Захарова. Юный Абдулов, поступив все-таки в ГИТИС, окончил его как раз в тот момент, когда «Ленком» Захарова только формировался. Так дебютант сразу попал в обойму главных лиц театра — все премьеры выходили с его заметным участием: «В списках не значился» по повести Бориса Васильева, суперхит «Звезда и смерть Хоакина Мурьеты», где Абдулову досталась главная роль, «Юнона и Авось», «Гамлет» в постановке Андрея Тарковского.

Редчайший случай: переход с театральной сцены на экран благодаря тому же Захарову стал для Абдулова, в отличие от большинства его коллег, максимально легким, органичным и безболезненным. А главное — на экране актер был ровным счетом таким же многоликим и меняющимся, как и на сцене. Ни одна маска к его лицу не прирастала, ни один образ не повторялся дважды. Если в первом захаровском фильме, «Двенадцати стульях», ему выпал крохотный гротескный этюд, роль нелепого инженера Щукина, который остался рыдать в чем мать родила на лестнице у захлопнутой двери, то уже в следующей работе, «Обыкновенном чуде», у него ведущая партия, главная роль. Медведь из сказки Евгения Шварца стал ростком, из которого потом развился общий вектор ролей и образов Абдулова. Именно формат героя-любовника, рокового красавца на долгие годы стал столбовой дорогой актерской карьеры. У Захарова же — снова: то гротескный уморительный итальянец-слуга в «Формуле любви», голосящий «Уно моменто», то самодовольный хлыщ из «Мюнхгаузена» — и снова герой-любовник, романтический красавец Ланцелот из «Убить дракона».

Эти два образа, Медведь и Ланцелот, сформировали восприятие актера как рокового красавца: Абдулов на экране — значит, сейчас в него влюбятся и будут страдать. Но, с другой стороны, именно стать актера, его ироничное отношение к себе и к образу делают этих персонажей такими живыми. Ланцелот, странствующий рыцарь в пьесе Шварца, изъясняется исключительно мудрыми назиданиями. Кто видел прочие постановки, не даст соврать: этот персонаж очень легко превращается в отвратительного зануду-резонера, которому легко можно предпочесть демонического Дракона. У Абдулова получилось его оживить, сыграть не книжным червем, а настоящим, несчастным, обреченным пророком.

У Захарова же сформировалась теснейшая экранная спайка Абдулова с Олегом Янковским. Начиная с «Чуда» они — антагонисты. Волшебник и его творение, Мюнхгаузен и амбициозный любовник его жены, рыцарь и Дракон. Продолжался этот мощный дуэт и в лентах других авторов — у Романа Балаяна в сильнейшей интеллектуальной драме «Храни меня, мой талисман» и историческом «Филере». В «Талисмане» между их персонажами разыгрывается противостояние похлеще, чем в «Драконе»: интеллигент Янковский против гопника-нигилиста Абдулова. Дуэт этот развивался и жил вплоть до смерти обоих актеров: в последний раз они выступили в качестве антагонистов в вышедшей уже после их кончины «Анне Карениной» Сергея Соловьёва. Янковский там сыграл сдержанного и благородного Каренина, Абдулов же — пылкого и нервного Стиву Облонского.

Любовник эпохи застоя

Недоступность абдуловских персонажей в фильмах Захарова с лихвой искупалась их ветреностью в лентах других режиссеров. Герой-любовник — образ для советского кино редкий. Какой может быть любовник в стране, где секса нет?! Были роковые красавцы — чего стоит один «советский Джеймс Дин» Евгений Урбанский. Были слащавые негодяи вроде героев Василия Ланового. Были потайные любовники — очаровательные бандиты Андрея Миронова или Олега Даля. Абдулов это амплуа для советского кино просто создал с чистого листа. Он легко, одним своим присутствием превратил социалистическую индустрию в полноценный шоу-бизнес, актерское мастерство — в публичный образ. Он не скрывал и даже афишировал свой брак с коллегой Ириной Алфёровой — и построил на этом одну из лучших ролей, в экранизации пьесы Александра Володина «С любимыми не расставайтесь». А потом снялся с ней еще в одной романтической ленте, «Предчувствии любви». Но в советской киноиндустрии для такого уровня харизмы и публичности не существовало инфраструктуры. Не было желтой прессы, чтобы мусолить его имя и следить за каждым шагом семейной пары. Не было в первую очередь такого формата и жанра, чтобы герой-любовник мог реализоваться на полную катушку. Приходилось проникать в прочие форматы контрабандой.

Образ героя-любовника Абдулов сделал применимым в любом из форматов. Даже в «Чародеях», новогодней сказке по мотивам фантастики братьев Стругацких, ему нашлось место — стремление героя к любимой стало мотивом всех поступков и двигателем действия, а сочувствовать персонажу поневоле приходилось просто ввиду энергии абдуловской харизмы. Может герой-любовник существовать и в жанре вообще постороннем — истории взросления и познания мира. В двух образцовых ромкомах эпохи — «Карнавале» Татьяны Лиозновой и «Самой обаятельной и привлекательной» с одной и той же Ириной Муравьёвой — ему достались схожие роли. Стопроцентно, концентрированно отрицательные: хлыщ, мачо, токсичный цисгендерный негодяй, который бессовестно пользуется наивными девушками.

Можно было бы сказать, что Абдулову по воле рока не повезло. Образцовый герой-любовник вошел в золотой для амплуа возраст аккурат тогда, когда этому формату на экране вообще не было места. Когда же все табу рухнули, Абдулов был уже в совсем другой весовой категории, не мальчика, но мужа. Но, во-первых, он смог в одиночку сформировать зрелое, цельное амплуа полностью и самостоятельно — и реализовать его в заданных условиях на сто процентов. Во-вторых, как показала его дальнейшая карьера, он еще мог удивить зрителей и заставить их забыть о симпатичном красавчике позднего застоя.

Герой дикого капитализма

Если кто и сорвал банк от перемен в обществе и падения всех мыслимых табу в конце 1980-х — то это был он, Абдулов. Явно устав от ролей бесконечных красавчиков из мира развитого социализма, он дал себе волю и принялся с тройной яростью хулиганить.

Во-первых, перестройка подарила Абдулову еще одного Пигмалиона, Сергея Соловьёва, который открыл в актере редкой энергии и мощи комический талант. Ни в «Ленкоме», ни в лучших работах Захарова и Балаяна он не мог показать в полный рост, насколько энергично, уморительно, смешно он умеет быть лицедеем. У Соловьева он сначала снялся в «Черной розе» — сыграв пародию на все свои предыдущие роли, настолько злую, что диву даешься: откуда в актере, простачке, пластилине в руках художника, столько самокритики и самостоятельности? Откуда в нём эта смелость так самозабвенно издеваться над самим собой? Откуда, наконец, эта готовность закопать всё сыгранное до сих пор, а сверху еще водрузить вместо надгробия форменную карикатуру в бронзе? Дальше — больше: красавчик Абдулов, разбиватель женских сердец, в «Доме под звездным небом» появляется в образе маргинала, урода, отвратительного гомункула. И, вместо Янковского, выбирает себе в напарники говоруна-контркультурщика Александра Баширова. Эта клоунская ипостась Абдулова никуда не делась и еще мощнее была реализована в роли Коровьева-Фагота в «Мастере и Маргарите» — поздней и в некотором смысле финальной его работе. И снова в дуэте с Башировым-Бегемотом.

В то же время герой-любовник не может так вот просто взять и испариться в неизвестность. Тот богатый инструментарий, который был в арсенале Абдулова, никуда не исчез, он лишь стал использоваться в новой и, кажется, куда более удобной для Абдулова форме. 1990-е принесли в советское и российское кино уместный и актуальный криминальный жанр. Он обрушился на вялую и неготовую к переменам киноиндустрию с такой скоростью, что подстраиваться надо было на лету. Криминальное кино 1990-х подарило карьеру целому ряду актеров — от Дмитрия Певцова или Евгения Сидихина до, сильно позднее, Сергея Бодрова — младшего. Но молниеносно на эти перемены отреагировал лишь Абдулов. 

В этот период он встретил целую генерацию «своих» авторов, среди которых ленфильмовцы Виктор Сергеев и Евгений Татарский. А они подарили Абдулову галерею ярких и неожиданных героев. Только у него и получилось вынести в массовую культуру образ ушлого, хитрого и одновременно обреченного современника. У Сергеева в «Гении» Абдулов парой штрихов придумал конвертируемый в массовое сознание образ кооператора — нового для культуры и страны человека, заточенного под заработок и потому лишенного для советского зрителя обаяния и не слишком достойного сочувствия. Абдулов с задачей справился играючи: его жулик был настолько изобретателен, сентиментален, симпатичен, что даже будь он воплощением всего худшего в мире, в него пришлось бы влюбиться.

Примерно так же актер делился своим обаянием с другим однозначно отрицательным персонажем очень смелого «Тюремного романса» — еще одной прорывной для раннего российского кино вещи. «Романс» был штукой правда необычной. Впервые фильм был основан на реальных событиях, шумных и вызвавших шквал статей и репортажей: прототипом героя Абдулова послужил вор Мадуев по кличке Червонец, очаровавший в тюрьме следователя по собственному делу и с ее помощью сбежавший на волю. Абдулов Червонцу сделал совершенно незаслуженный подарок: наградил своей харизмой. В общем, следователя можно понять, — такому пройдохе невозможно отказать.

Наконец, финальный штрих к портрету героя 90-х — «Шизофрения» того же Виктора Сергеева. На сей раз Абдулов играет тут не воришку, а рокового, обреченного, к тому же немого киллера, которого спецслужбы вытаскивают из тюрьмы, чтобы он выполнял их заказы на устранение политиков и воротил преступного мира. Редчайший случай мощного и страшного криминального триллера во многом состоялся именно благодаря самой, кажется, серьезной и страшной работе актера.

Опять же, можно сказать, что Абдулову не повезло. Его карьера пришлась на глухое время, когда его талант, мастерство и обаяние приходилось использовать совершенно не по назначению. Герой-любовник прокрадывался в прочие жанры. Криминального героя приходилось лепить на ходу из подручных материалов. В нулевые было уже поздно меняться, жизнь оказалась отвратительно короткой. Но всё это только доказывает, что вне зависимости от времени и обстоятельств талант реализуется — порой самым неожиданным и парадоксальным образом.