10 режиссеров, на которых повлиял Акира Куросава

70 лет назад мир увидел «Семь самураев» Акиры Куросавы — один из самых влиятельных фильмов постановщика, который во многом синонимичен японскому кинематографу. Решили вспомнить, на каких режиссеров повлиял автор «Семи самураев», «Расёмона» и «Рана».

Андрей Тарковский

Начнем с наиболее близкого и понятного: один из самых известных советских режиссеров Андрей Тарковский, автор «Зеркала», «Соляриса», «Сталкера», с юных лет вдохновлялся картинами японца. По словам самого Куросавы, однажды Тарковский признался ему, что пересматривал «Семь самураев» перед началом съемок каждого своего фильма. Более того, однажды во время общих посиделок в ресторане Андрей Арсеньевич перебрал с алкоголем, выключил музыку, игравшую в колонках, и начал напевать мелодию из культовой картины.

Тарковского с Куросавой роднит многое. На собственные поиски философских глубин советского кинематографиста натолкнули именно пронизанные глубоким символизмом картины Куросавы, затрагивающие вечные темы морали, человечности, веры во всевышнюю силу, отношений людей с природой. Эстетически Тарковский тоже многое перенял у коллеги — начиная с контрастной светотени и выдержанных неспешных планов и заканчивая работой с естественными шумами и тишиной. Чтобы увидеть преемственность более явно, достаточно сопоставить «Андрея Рублёва» с «Раном».

Ингмар Бергман

На переломе 1960-х и 1970-х Ингмар Бергман очень увлекался японским кино. «Я и сам был почти самураем», — отмечал он тогда. Очевидно, пройти мимо проектов Куросавы шведский режиссер просто не мог: к тому моменту за азиатским постановщиком уже закрепилась слава великого кинематографиста — вышедший в 1950 году «Расёмон», можно сказать, обрек его на статус культового, да и вообще открыл японское кино европейцам.

Влияние конкретно этой картины как раз можно отчетливо проследить у Бергмана. В 1960 году он выпускает криминальную драму «Девичий источник». По сюжету в средневековой Швеции отец разыскивает насильников и убийц, отнявших жизнь у его дочери. В картине переплетаются темы мести, морали, религии и разницы точек зрения. Всё это, еще и с весьма похожим сюжетом, Куросава как раз показал десятком лет ранее в «Расёмоне». Как Бергман признал позже, «Девичий источник» в самом деле можно назвать «туристической, неуклюжей имитацией Куросавы».

Федерико Феллини

Феллини и Куросава — два гиганта мирового кинематографа, которые одними из первых приходят на ум, когда речь заходит о седьмом искусстве. Феллини знаменит тем, что мастерски сплетал в фильмах простое и обыденное с возвышенным. При этом работы постановщика часто отличаются большим эпическим размахом — вспомнить только «Сатирикон» или «Казанову». Многие исследователи предполагают, что на них Феллини вдохновили в том числе фильмы Куросавы в жанре дзидайгэки, японской исторической драмы («Ран», «Трон в крови»).

Этим влияние Куросавы на Феллини, конечно, не ограничивается. Например, в работах итальянца отразился гуманизм, с которым и он, и Куросава подходили к созданию героев. Обоих интересовала сложная человеческая личность с ее страстями, слабостями и переживаниями. Более того, истоки фантасмагоричности образов у Феллини можно разглядеть в картинах Куросавы. Куросава работал в основном в реалистической манере, поэтому такие эфемерные материи, как сон и фантазия, в его фильмах имеют очень самобытный характер.

Бернардо Бертолуччи

Есть и другой именитый итальянский режиссер, на которого повлиял японский мастер, — Бернардо Бертолуччи. Что интересно, именно Куросаву и Феллини этот кинематографист называет своими главными вдохновителями: «Фильмы Куросавы и „Сладкая жизнь“ Феллини подтолкнули меня, даже вынудили заняться кино».

Эпичность Куросавы, будто отчасти через Феллини, передалась и Бертолуччи. Угадать это можно по «Маленькому Будде» и «Последнему императору» — двум самым масштабным полотнам от автора «Мечтателей» (явно вдохновленных восточной культурой). Куросава же научил его не только рассказывать эпические истории, но и перекладывать их на экран через социально-политическую оптику, затрагивать острые вопросы вроде судьбы страны через исследование конкретного человека. Ярче всего это видно в «Конформисте», рассматривающем субъектность героя в рамках фашистского государства. В голову приходит и историческая драма «Двадцатый век» о поколении людей, заставших обе мировые войны.

Стэнли Кубрик

Вот что об отношении Кубрика, заслужившего мировое признание шедеврами «Сияние», «2001 год: Космическая одиссея» и «Барри Линдон», к Куросаве говорил ассистент американского постановщика Энтони Фревин: «Стэнли считал, что Куросава — один из великих кинорежиссеров, и внимательно следил за ним. Вообще, я не могу вспомнить ни одного другого режиссера, о котором он бы так постоянно и высоко отзывался. Так что, если бы Кубрика отправили на необитаемый остров и разрешили взять немного фильмов, он бы точно прихватил „Расёмон“, „Семь самураев“ и „Трон в крови“».

Найти подтверждение этим словам можно в «Телохранителе» Куросавы, выпущенном в 1961 году. В одной из первых сцен персонаж Тосиро Мифунэ, постоянного творческого соратника Куросавы, бродит по равнине и поднимает меч — или даже воображаемый меч. Он подбрасывает его в небо, а через несколько секунд тот падает на землю, превратившись в кость. Аналогия напрашивается сама собой.

Стивен Спилберг

Еще один крупный американский постановщик, вдохновлявшийся работами Куросавы, — Стивен Спилберг. Своего японского коллегу режиссер «Списка Шиндлера», «Парка юрского периода» и «Челюстей» называл «современным Шекспиром от кинематографа». Что вдвойне забавно и характерно еще и потому, что Куросава в том числе адаптировал для экрана пьесы великого драматурга под национальные реалии (яркий пример — «Трон в крови» по мотивам «Макбета»).

В творчестве Куросавы Спилберг, например, черпал сюжетные приемы: «Близкие контакты третьей степени», по признанию постановщика, прямо вдохновлены «Тремя негодяями в скрытой крепости». Следом — динамичная камера, работа с глубиной кадра и выстраивание выразительной композиции. Спилбергу впоследствии даже удалось явно выразить симпатию мастеру: вместе с Джорджем Лукасом, Мартином Скорсезе и Фрэнсисом Фордом Копполой он основал фонд, что помогло в финансировании поздних картин учителя — «Рана» и «Снов Акиры Куросавы».

Джордж Лукас

Кстати, о Джордже Лукасе: создатель «Звездных войн» тоже усвоил многое из творчества Куросавы. И да, культовая космоопера тоже вдохновлена шедеврами японца — «Трое негодяев в скрытой крепости» послужили ранним сюжетным образцом для межгалактической саги. И действительно: в классической ленте 1958 года присутствуют бои на мечах (разве что не лазерных), линия со спасением принцессы, особый кодекс чести воинов и не только.

В 2001 году Лукас высказывался, что визуальный стиль Куросавы остается для него по-настоящему «сильным и уникальным». Общеизвестно, что переходы между сценами во франшизе автор перенял у Куросавы. Работа камеры тоже перекликается с операторскими ходами в «Звездных войнах» — чего только стоят планы с обращением объектива к солнцу. Важнее всего то, что ключевым элементом во многих работах Куросавы было откровение того или иного героя, придававшее картине драматизма. Монолог Дарта Вейдера, где он раскрывает Люку страшную тайну, отлично укладывается в эту традицию.

Сатьяджит Рай

Менее очевидный и известный кинематографист в нашей подборке — Сатьяджит Рай, крупнейший индийский постановщик и первый лауреат премии «Оскар» от этой страны. «Когда я впервые увидел „Расёмон“ в Калькутте в 1952 году, он произвел на меня ошеломляющее впечатление. Я посмотрел его три раза подряд и каждый раз задавался вопросом, есть ли где-нибудь еще один такой фильм, который так убедительно доказывал бы мастерство режиссера во всех аспектах кинопроизводства», — замечал Рай.

Для него это действительно важная часть кинопроцесса — автономность и универсальность постановщика. Рай прославился в том числе и тем, что и режиссировал, и писал, и создавал музыку, и продюсировал, и монтировал самостоятельно. С этим подходом он создал свою великую трилогию, признанную шедевром индийского кино, — в нее входят «Мир Апу», «Большой город» и «Чарулота».

Вернер Херцог

В проектах немецкого режиссера Вернера Херцога («Зеленая кобра», «Агирре, гнев божий») часто можно найти персонажей, одержимых невозможными идеями и наделенных скрытыми талантами, — очень схожих с характерами Куросавы. К примеру, главный герой «Фицкарральдо», заядлый любитель музыки, решает протащить пароход по суше, чтобы срезать дорогу. Безумцы Куросавы раскрываются в противоречивых рассказах в «Расёмоне» и, например, в противостоянии судьбе в «Семи самураях».

Однажды Херцог сказал о «Расёмоне»: «Это, вероятно, единственный фильм, который я когда-либо видел, в котором есть нечто похожее на идеальный баланс, что совсем не часто встречается в кинопроизводстве. Иногда вы чувствуете это в великой музыке, но я не испытывал подобного с кино, и это потрясающе. Я не знаю, как Куросаве удалось это сделать. Для меня это до сих пор остается загадкой. В этом и есть его величие».

Роберт Олтмен

Среди поклонников Куросавы следует упомянуть такого титана американского кино, как Роберт Олтмен. Он никогда напрямую не говорил, что Куросава, который родился всего на 15 лет раньше Олтмена, был его учителем, однако не раз подчеркивал, что всему, что знает о кино, научился у любимых режиссеров: Ингмара Бергмана, Федерико Феллини, Акиры Куросавы, Джона Хьюстона и Жана Ренуара.

Может показаться, что в фильмографии Олтмена действительно нет ни одной картины, которую можно было бы напрямую соотнести с работами японского кинематографиста. Олтмен всегда нарочито работал в пределах устоявшихся голливудских жанров вроде детектива, комедии, мюзикла, вестерна, мелодрамы, но при этом переворачивал их коды настолько, что о традиционности его работ по итогу говорить не приходится. Что же сближает его с Куросавой? Пожалуй, именно это видимое следование традиции. Куросава, как и предполагал национальный кинематограф его эпохи, трудился в жанрах, предлагающих четкую формальную структуру и вырастающее из нее содержание (упомянутый выше жанр дзидайгэки — как раз один из этих примеров). Но даже в них, при уважении к форме, Куросава умудрялся переизобретать нарратив и подсвечивать неожиданные элементы своим авторским почерком.