«Аннетт»: Из жизни марионеток

Рецензия вроде бы должна сказать вам, хороший «Аннетт» фильм или плохой. Но «Аннетт» не то и не другое, это чистое кино, его квинтэссенция, ни на грамм не разбавленная жизнью. Потому что жизнь вообще-то Каракса мало интересует. Еще перед началом действия рассказчик, он же режиссер, говорит вам, что на этом представлении запрещено смеяться, плакать и даже дышать. Одним словом, Каракс в очередной раз приглашает нас умереть вместе с ним.

Генри МакГенри, он же Обезьяна Бога (таков его сценический псевдоним и вместе с тем образ), он же Адам Драйвер, каждый вечер душит себя микрофоном и шутки ради умирает на сцене, чтобы через минуту показать публике голый зад. Энн Дефрасну, она же Марион Котийяр, каждый вечер прямо со сцены уходит в настоящий сумеречный лес и возвращаются, чтобы умереть на подмостках, как это издавно повелось у оперных див. Они любят друг друга очень сильно (о чем поют зрителю), и забирая ее после спектакля, Генри говорит: «Ты так красиво умираешь». Генри и Энн поженятся на пике своей популярности и родят малышку-марионетку (буквально) Аннетт, которой вслед за родителями суждено стать заложницей разыгрываемого сюжета. Ведь Энн неспроста каждый день умирает в свете софитов, а Генри дразнит толпу своими оскорблениями. Этим двоим уже не сойти со сцены, не сыграв до конца свои роли: героини трагедии и отверженного.

Настоящий сюжет этого фильма — история о том, сколько всего может уместиться в душе между «мы любим друг друга так сильно» и «тебе больше некого любить». О зависти и ревности, о чувстве вины и постоянном страхе, о том, что между ними легко умещаются и комедия, и трагедия. В восьмидесятые, когда кино задыхалось, изображая неявные подавленные рамками глубокого психологизма эмоции, Каракс вдруг отринул не только их, но и все прочие условности вроде хорошего вкуса или реализма. Он всегда брал через край. И Дени Лаван, и Жюльетт Бинош, и Катя Голубева жили в его фильмах на последнем дыхании, выворачивали себя наизнанку и говорили, впервые не экзаменуя собственную речь. Эпоха Антониони, Бергмана или Тарковского, для которых апатия героев была лишь обратной стороной их переполненности чувством прошла. Герои Каракса не боялись ни пошлости жизни, ни пошлости смерти, ни пошлости любовных признаний.

Говорят, это самая личная работа Каракса — будто бы его прошлые фильмы были не личными. О том, что «Аннетт» — это покаяние режиссера перед женой, погибшей при загадочных обстоятельствах, и дочерью, написана уже не одна рецензия. Правда в том, что откровенность всегда была обязательным секретным ингредиентом на его кухне — все работы режиссера были одновременно максимально условными, как опера, и максимально личными, как стендап. Между этих двух, казалось бы, противоположных полюсов и натянут до предела живой нерв, который удерживает у экранов уже не одно поколение зрителей. Однажды встав на путь поиска чистых и самых прямых эмоций, Каракс, словно парфюмер, дистиллировал их по капле из толщи повседневности, с каждым фильмом отвергая весь сор внешних обстоятельств, сложносочиненных причин и мотиваций. И в «Аннетт» он, кажется, достиг максимальной концентрации, потому что этот фильм состоит только из них.