«Падение империи» Алекса Гарленда: Невыносимая легкость насилия

В Okko появился масштабный триллер о гражданской войне в США «Падение империи». Новый фильм мастера концептуальных сай-фаев и хорроров Алекса Гарленда стал самым высокобюджетным проектом студии А24. Объясняем, почему запечатлеть мир за миг до краха дорогого стоит.

Америка пылает. Устоявшийся диктаторский режим вот-вот падет. Время крайне смутное: старое в лице безымянного президента-узурпатора на третьем сроке еще не уступило новому — объединенной армии Техаса и Калифорнии. Однако переворот уже близок. До момента Х — штурма Белого дома — остаются считанные дни. Впрочем, в свете последних событий захват столицы сепаратистами с юга выглядит не так уж и фантастично.

Параллельно с Западными силами через охваченную войной страну в Вашингтон отправляется команда журналистов. Их цель — записать последние слова президента и сфотографировать его накануне неминуемой смерти. Главные претенденты на фиксацию исторического события — звездный дуэт фотожурналистки Ли (Кирстен Данст) и репортера Джоэла (Вагнер Моура). Вместе с увязавшимися за ними ветераном газетного цеха из The New York Times Сэмми (Стивен Хендерсон) и юной карьеристкой с папиной камерой Джесси (Кейли Спейни) — «на заднем сидении дом престарелых и детский сад» — им предстоит не только преодолеть очевидные дорожные опасности вроде невозможности заправить автомобиль без опасения за собственное благополучие («нет ничего дороже литра бензина и ничего дешевле, чем человеческая жизнь») или неминуемых встреч с вооруженными до зубов головорезами, но и суметь сохранить беспристрастность.

Беспристрастность — ключевой принцип журналистики. Умению мыслить объективно, без оглядки на чувства и собственное мнение учат на базовых занятиях любого журфака по всему миру. Персонажи фильма блестяще усвоили урок и теперь успешно применяют его на практике: любая предвзятость, включая политическую, для них табу. «Мы не думаем, мы показываем, чтобы думали вы», — справедливо заявляет Ли.

Кино работает подобно героям «Падения империи»: оно не оценивает, оно предлагает зрителям самостоятельно сделать выводы. Иными словами, поле для интерпретации показанного Гарлендом бесконечно. На первый взгляд, союз Западных сил, в котором объединяются традиционно полярные штаты — крайне правый Техас и крайне левая Калифорния, — кажется невозможным, но, если приглядеться, становится очевидно, что в этом балансе и кроется суть нейтралитета.

Конечно, велик соблазн рассматривать фильм исключительно с оптики амбивалентности демократии, но на самом деле это предостережение для всех: не только для демократов (что будет, если не считаться с республиканцами и вмешиваться в предстоящие выборы) или для республиканцев (к каким разрушениям могут привести их действия — условно, если бы реальный штурм Капитолия в январе 2021-го вышел из под контроля), аудитория фильма гораздо шире. Хотя, конечно, в Америке реалистичный военный триллер, да еще и в преддверии выборов, смотрится особенно актуально и остро.

Гарленд заявляет всему миру: если эскалация насилия продолжится, если мы хотя бы допустим мысль о национализме, то утонем в крови. Напряженная сцена у братской могилы с Джесси Племонсом визуализирует эту идею буквально. В обжигающе холодном взгляде, спрятанном за кроваво-красными линзами солнцезащитных очков вояки, читается жуткое послание: шансов на спасение не будет. Не примете меры немедленно — будет поздно.

Поразмышлять об окружающей реальности Гарленд уже пробовал в предыдущих фильмах, но ярче всего и, пожалуй, глубже ему удалось это сделать в мини-сериале «Программисты». В поисках ответа на вечный вопрос о смысле жизни разработчики Кремниевой долины обсуждают теории детерминизма (с важной оговоркой, что они почему-то не упоминают мысленный эксперимент «Демон Лапласа» и системы хаоса второго порядка) и в процессе так уверывают в детерминистскую модель, что безоговорочная убежденность в неизбежности делает их похожими на религиозных фанатиков. В итоге Гарленд подводит нас к тому, что мы существуем до тех пор, пока у нас есть свобода воли и выбора.

Выбор есть и сегодня. Правда, продолжать носить маску равнодушия и запираться в своем маленьком мирке (и на ферме тоже) уже не получится. Даже матерая Ли, увидевшая и зафиксировавшая не одну войну и не одну смерть, считающая свои фотографии предостережением, ломается ближе к финалу картины. Выступая сосудом, который призван пропускать через себя страдания и боль других, в итоге она обнаруживает осадок, сжирающий ее изнутри. Так смерть духовная наступает раньше физической. Камера Джесси фиксирует все эти стадии вплоть до финала, потому что преданность профессии превыше всего, а долг превыше чувств. Обряд посвящения пройден. Мы наблюдаем за рождением следующего поколения военных корреспондентов. На смену ветеранам неминуемо приходит молодежь.

Кстати, структура «Падения империи» обманчива: поначалу можно решить, что смотришь кино о гражданской войне, но на самом деле боевые действия (пугающие своей реалистичностью) становятся фоном для репрезентации профессии журналиста. Параллельно масштабной теме общественного разлома Гарленд также рассуждает о специфике смертельно опасной профессии. Фиксирующие мировые беды корреспонденты больше не способны жить обычной скучной жизнью, война становится для них наркотиком. В «Программистах», кстати, Гарленд проделывал тот же трюк: начавшийся как шпионский боевик сериал почти сразу же трансформировался в философскую драму.

«Падение империи» — тоже вполне себе философский трактат. Это большой разговор о человеческой жестокости, о бесчеловечности войны, о жутких последствиях глупости и недальновидности. И проблемы эти отнюдь не абстрактные: именно такое будущее нас ожидает, если мы не научимся разговаривать.