Современные авторские хорроры: Эстетика, психология и атмосфера

В пятницу 13-е вспоминаем отличные современные авторские хорроры, которые порадуют настоящих киноманов и не разочаруют любителей жанра.

Последние годы мы всё чаще слышим упоминания некой новой эры хорроров. Скримерами и дешевыми трюками уже никого не удивишь. Им на смену пришли тревожная атмосфера, стилистически выверенное изображение, психологическая проработка персонажей и их травм, скрипичная нервная музыка, шорохи и скрипы. Фильмы ужасов теперь не только пугают, это удобная рамка для самых разнообразных жанровых экспериментов.

Привычные слэшеры с убийцей в маске отошли на второй план, уступив место эклектичным фильмам, у которых сложно выделить общее. Вместе с ними ушел и терапевтический эффект, свойственный классическому фильму ужасов.

Раньше герои одерживали победу над иррациональным злом, и это позволяло зрителю поверить, что повседневное, бытовое зло тоже можно уничтожить. Теперь всё не так предсказуемо.

Связывает новые хорроры то, что снимают их синефилы-интеллектуалы. И практически после каждого подобного фильма его автора объявляют провидцем: так было с Джорданом Пилом, когда он выпустил «Прочь», с Робертом Эггерсом после «Ведьмы», с Дэвидом Робертом Митчеллом после «Оно» и с Ари Астером после «Реинкарнации».

Медсестра Мод (Морфидд Кларк) ухаживает за состоятельной, но умирающей от рака танцовщицей Амандой. Женщине нет и 50, но шансов выздороветь у нее нет. Мод с прискорбием наблюдает плотские наслаждения своей подопечной (вечеринки, пачки сигарет и веселые ночи с молодой подругой) и пытается наставить ее на путь истинный. Желание спасти Аманду становится смыслом ее жизни. И в этом стремлении девушка явно забывает о всяких границах.

Британская дебютантка Роуз Гласс не скрывает своего пренебрежительного отношения к религии. С первых же кадров застенчивая, нелюдимая и наивная Мод выглядит обреченной фанатичкой. Режиссерке не очень важно, что именно подтолкнуло героиню к Богу, интереснее — как выглядят ее будни сейчас. Бесконечные молитвы, самоистязания и заведомо бесперспективные попытки обратить в веру окружающих. Над девушкой порой смеются прямо в лицо, но она этого и не замечает. Мод уже давно в своей реальности.

«Спасительница» развивается неторопливо, но неотвратимо. С каждой минутой экранного времени Мод в своих поисках Всевышнего всё больше приближается к дьяволу и одержимости. Но кто решится провести над ней обряд экзорцизма?

Дебют Роуз Гласс трудно назвать страшным фильмом, но, как принято в последнее время, хоррор прекрасно позволяет обнажить психологические травмы центрального персонажа. Мрачные краски, тревожная музыка, тесные пространства — верные товарищи одинокой послушницы, пытающейся оставить все людское. Да и кто решится ее осудить, а Бог, уверена она, уж точно всё простит.

«Маяк» — вторая работа Роберта Эггерса. С его дебютом — фильмом «Ведьма» 2015 года — произошло удивительное: он понравился решительно всем. Он хорошо прошел в прокате. Взял приз за лучшую режиссуру на фестивале «Сандэнс». Напугал даже Стивена Кинга.

За второй фильм Эггерс взялся в тандеме с тем же оператором — Джарином Блашке. Действие здесь опять происходит в Новой Англии, но на столетие позже (в «Ведьме» это был XVII век) и разворачивается на одиноком маяке, который отстроили специально для фильма где-то в канадских скалах. В кадре, не считая русалок, всего два персонажа: бывалый хромой Том и новенький Эфраим, мальчик для битья, который будет драить полы, кидать уголь в печь, но права подняться на маяк не получит. До поры до времени.

Работая над фильмом, Эггерс увлекся не столько воссозданием эпохи, как было с «Ведьмой», сколько собственной любовью к кино. Его лента снята на пленку со старомодным почти квадратным форматом кадра, свойственным концу 1920-х годов. Эггерс давно говорил о своей любви к немецкому экспрессионизму и о желании снять ремейк «Носферату» Фридриха Вильгельма Мурнау. В «Маяке» он использует как раз эту, столь близкую ему стилистику, хоть и переносит ее на другой континент. Он бесконечно цитирует любимых авторов от того же Мурнау до Кубрика и пытается создать не слепок действительности, а, скорее, художественное произведение того времени. Восхитившие всех и каждого диалоги героев про моржовый хрен, с одной стороны, прямиком из той эпохи, с другой, больше из мира литературы, чем реальности.

Но это всё о режиссуре, а не о жанре: и «Маяк» — хоррор именно что авторский. С помощью всех этих смышленых чаек и сексапильных русалок он не стремится напугать, скорее, постепенно сводит с ума. И в этом он тоже близок своим предшественникам из 20-х годов прошлого века: тут нет скримеров, но есть влекущий зрителя ирреальный мир и безумие, мерцающее в свете прожектора.

Ненадолго отвлечемся от молодых американских талантов и стиля ретро на футуризм и Великобританию.

Арт-хоррор «Малыш Джо» в прошлом мае внезапно для многих попал в конкурс Каннского фестиваля. Фильм рассказывает про разумные растения, которые вывела в лаборатории приятная женщина-биолог. Но не ждите истории в стиле «Дня Триффидов»: цветы не начнут передвигаться и нападать на людей. Они просто воспользуются пыльцой, чтобы подчинить собственных хозяев.

Стерильная картинка, розовые отсветы от ультрафиолетовых ламп, непроницаемые лица Бена Уишоу и Эмили Бичем. Фильм пытается ответить на актуальные (особенно в текущий момент) вопросы: где грань между здравым смыслом и паникой? Может быть превентивные меры так называются, потому что помогают предотвратить неприятные последствия?

«Малыш Джо» местами слишком похож на расширенный эпизод «Черного зеркала», но в этом же и его обаяние. Холодная футуристичность, живые люди, действующие как роботы, подчиненные чему-то, что сами же изобрели из лучших (и немножко эгоистичных) побуждений. То, что на маленьком экране в коротком формате воспринимается как бульварщина, сугубо развлекательная история, в виде большого кино приобретает жуткое — и немного дидактическое — измерение.

Говоря в этом тексте об «Оленьей коже» французского режиссера и музыканта Квентина Дюпье мы немного лукавим. Дюпье, известный любителям электронной музыки как Mr. Oizo, не изобрел в недавней картине ничего нового. В своих фильмах он уже давно исследует природу вещей, их отношений с владельцами и меняет местами субъект и объект.

«Оленья кожа» — фильм про мужчину, власть над которым захватила куртка (killer style). Она не только задала тон облику хозяина, но и начала диктовать ему свои условия игры. Чтобы избавиться от других курток, ему придется заодно уничтожить и их владельцев.

Это фильм из мира абсурда, который отменно встраивается в разговор об актуальном. Он критикует общество потребления, раздумывает о природе авторского кино и привычных иерархиях. Не только куртка захотела изменить устоявшийся ход вещей, но и ее владелец. Для того, чтобы вторгнуться в доверие к окружающим, он прикинется кем-то другим — а именно, кинорежиссером. Ведь этим ребятам, как известно, дозволено многое. Забавно, что буквально в тот же месяц, что и «Кожа», в прокат выходил ужастик «Маленькое красное платье» — фильм о платье, которое подчиняло каждого, кто его наденет.

Типичная шведская семья — мама, папа и дочка, которой вот-вот исполнится 8, — отдыхают в Дании. После очередного обеда мама покрывается красной сыпью, лицо раздувается. Подозрение падает на только что съеденные мидии. Молодую женщину доставляют на вертолёте в ближайший госпиталь и спасают, а вот дочку наутро, в её день рождения, находят мёртвой. Проходит 3 года. Эта же молодая пара (зовут их Тобиас и Элин), потерявшая ребёнка, отправляется в лес — переночевать в палатке и насладиться отпуском на природе. Посреди ночи их навещают сказочно жуткие цирковые артисты. Вновь и вновь мужчина и женщина просыпаются от вторжения незваных гостей. И хотя герои уже ждут незнакомцев, вырваться из временной петли им не удаётся.

Почти всегда в основе сюжета с временной петлёй (вспомним хотя бы недавний ужастик «Счастливого дня смерти») находится место игривости и насмешливости. Ну разве не смешно, что герою снова и снова приходятся проживать один и тот же день? Получается экранизация наступания на грабли. Шведский постановщик размышляет над самой концепцией «Дня сурка». Если отбросить все шутки в сторону, почему человек может оказаться в таком положении во сне или наяву? Что может быть в этом смешного? Ведь вечное повторение — эстетика кошмара. Но в то же время та самая заезженная пластинка становится источником глубоких рассуждений о боли утраты и неспособности справиться с ней.

Картина Йоханнеса Нюхольма — пугающая итщательно продуманная психологическая история, в которой мельчайшая деталь может обернуться кошмаром. Выпустить демонов может и музыкальная шкатулка.

У Дени (Флоренс Пью) погибла вся семья, и она ужасно боится остаться совсем одна, потеряв еще и бойфренда. Поэтому девушка напрашивается составить парню компанию в студенческой экспедиции в Швецию — на языческий праздник солнцестояния. В планах — отдохнуть и набрать материала для диссертации. Но всё, конечно, пойдет не так, как хотелось.

Режиссеры Ари Астер и Роберт Эггерс не зря постоянно упоминают друг друга в титрах своих фильмов и ведут совместный подкаст: Астер, как и Эггерс, прославился на весь мир после премьеры дебютной картины на «Сандэнсе», а затем вызвал не меньший ажиотаж второй работой. Но если Эггерс уходит в синефилию и формализм, то Астеру ближе психоанализ.

Он отказывается от классического наполнения хоррора: действие здесь разворачивается в светлом и ярком пространстве, а ночь практически не наступает, — солнцестояние же. Нет никакой темноты — но менее страшно не становится. Через этот солнечный свет и близость к земле Астер поднимает и разговор о природе. Современный человек чувствует себя безопаснее, находясь вдали от нее, а что будет, если слиться с природой снова? Примет ли она блудного сына, и если да, то чем это для него обернется?

При том, что в «Солнцестоянии» достаточно много боди-хоррора, Астер следует правилам медленного фильма ужасов (slow burner). Страшно будет не столько из-за трупов, сколько из-за постоянного ожидания, неврозов героев и языческих ритуалов, которым для героини не будет конца даже после титров. И только зрителю решать, хорошо это или плохо.