15 вечеров: Лучшие фильмы Никиты Михалкова

Никита Сергеевич Михалков, кажется, всегда был с нами, и уже очень давно в образе Главного Режиссера. Большинство его фильмов действительно запомнились всей стране как со знаком «плюс», так и со знаком «минус». А чтобы лучше сориентироваться, мы сделали субъективный топ-15 полнометражных художественных работ Михалкова — от худшей к лучшей.

Начав свою режиссерскую карьеру с темы Гражданской войны, Михалков продолжает ее в «Рабе любви», на этот раз пусть не со стороны, но хотя бы с территории «белых». В 1970-е подобное уже было возможно, а вскоре и вовсе превратится в моду. В еще не занятом большевиками Крыму вытесненные сюда беженцы от нового режима продолжают снимать наивное кино начала века. Скоро этот мир уйдет под воду, вместе со своим кинематографом. Елена Соловей удачно играет Ольгу Вознесенскую, звезду «великого немого» кино (прозрачный намек на актрису Веру Холодную). Она еще жива и любит жизнь под крымским солнцем, однако дни этой прекрасной эпохи уже сочтены: очень скоро не будет ни ее искусства, ни ее поклонников, ни страны, ни самой Вознесенской.

К сожалению, в любование чудесным призраком вмешивается линия большевистского подпольщика, в которого героиня почему-то влюбляется. Сюжет смазан и сегодня выглядит очень устаревшим. Грустная ирония заключается в том, что в наши дни это советское кино стало таким же иностранным, каким было дореволюционное во времена «Рабы любви». Также важно помнить, что эта работа была поставлена Михалковым «вместо» неснятого шедевра Хамдамова «Нечаянные радости»: автору не позволили снять фильм по своему сценарию (Михалков заново поставил картину по сценарию Кончаловского), но именно Хамдамов создал образ воздушной актрисы Вознесенской.

Начав свою режиссерскую карьеру с темы Гражданской войны, Михалков продолжает ее в «Рабе любви», на этот раз пусть не со стороны, но хотя бы с территории «белых». В 1970-е подобное уже было возможно, а вскоре и вовсе превратится в моду. В еще не занятом большевиками Крыму вытесненные сюда беженцы от нового режима продолжают снимать наивное кино начала века. Скоро этот мир уйдет под воду, вместе со своим кинематографом. Елена Соловей удачно играет Ольгу Вознесенскую, звезду «великого немого» кино (прозрачный намек на актрису Веру Холодную). Она еще жива и любит жизнь под крымским солнцем, однако дни этой прекрасной эпохи уже сочтены: очень скоро не будет ни ее искусства, ни ее поклонников, ни страны, ни самой Вознесенской.

И снова фильм Михалкова подводит сравнение с выдающимся оригиналом — на сей раз чужим. Режиссер взялся за римейк «12 разгневанных мужчин» Сидни Люмета. Фильм 1950-х утверждал верховенство американского права в войне с предрассудками, мораль картины Михалкова из российских нулевых абсолютно непонятна, если не абсурдна.

Все распадается на репризы актеров, которые изображают присяжных заседателей по делу об убийстве чеченским юношей приемного отца — русского офицера. Выходы некоторых актеров (Гармаш, Маковецкий, Мадянов), безусловно, запоминаются, однако неудавшийся пафос губит общее впечатление. Помимо воли, фильм утверждает, что больше нет ни истины, ни суда, ни воздаяния — лишь благородство отдельного сильного человека в исполнении, разумеется, режиссера.

Снятый Никитой Михалковым с нехарактерным пятилетним перерывом и на переломе эпох «Сибирский цирюльник» также стал в свое время громким разочарованием. Хотя, положа руку на сердце, это все же красивое кино. Правда слабо верится в сорокалетнего Олега Меньшикова в образе «невинного мальчика» и в модную тогда тему русско-американской дружбы навек. На контрасте с почти единодушно любимыми предыдущими работами Михалкова, дорогущий, но фальшивый opus magnum стал тревожным звоночком. И все тревоги, увы, оправдались.

Фильм со многими достоинствами, который, увы, не слишком требует пересмотра. Спустя несколько лет после Андрея Тарковского Михалков направился на итальянскую территорию. В кадре — Марчелло Мастроянни, Сильвана Мангано, Елена Сафонова и Иннокентий Смоктуновский, за кадром — знаменитая Сузо Чекки Д’Амико, сценаристка Антониони и других классиков, которая выступила в качестве продюсера.

Эпоха конца 80-х давала надежды, что с падением железного занавеса воцарится вечный союз искусств. Но помноженные друг на друга мастерство советских и итальянских авторов все же не породили шедевра. Также куда-то пропали страстная энергия итальянского кино и легкость русских пейзажей Михалкова. Снятая в сепии история итальянского путешественника, чуть не ставшего русским барином, но потерявшего свою любовь, смотрится меланхолическим созерцанием кризисов среднего возраста. Время требовало юношеского порыва, а его в сюжете взять было неоткуда.

Начав свою режиссерскую карьеру с темы Гражданской войны, Михалков продолжает ее в «Рабе любви», на этот раз пусть не со стороны, но хотя бы с территории «белых». В 1970-е подобное уже было возможно, а вскоре и вовсе превратится в моду. В еще не занятом большевиками Крыму вытесненные сюда беженцы от нового режима продолжают снимать наивное кино начала века. Скоро этот мир уйдет под воду, вместе со своим кинематографом. Елена Соловей удачно играет Ольгу Вознесенскую, звезду «великого немого» кино (прозрачный намек на актрису Веру Холодную). Она еще жива и любит жизнь под крымским солнцем, однако дни этой прекрасной эпохи уже сочтены: очень скоро не будет ни ее искусства, ни ее поклонников, ни страны, ни самой Вознесенской.

Все — на игре Михаила Ульянова и Ирины Купченко, на маленьких деталях маленького мирка. Мелкий бес и невыносимый пошляк, герой фильма, потерял счастье любви, жену и сына и во всем этом оказался виноват только сам. Этот минималистичный фильм, похожий на некоторые работы классиков Нового Голливуда (и моментами, как ни странно, на «Сияние»), в творчестве Михалкова, вероятно, самый горький.

Начав свою режиссерскую карьеру с темы Гражданской войны, Михалков продолжает ее в «Рабе любви», на этот раз пусть не со стороны, но хотя бы с территории «белых». В 1970-е подобное уже было возможно, а вскоре и вовсе превратится в моду. В еще не занятом большевиками Крыму вытесненные сюда беженцы от нового режима продолжают снимать наивное кино начала века. Скоро этот мир уйдет под воду, вместе со своим кинематографом. Елена Соловей удачно играет Ольгу Вознесенскую, звезду «великого немого» кино (прозрачный намек на актрису Веру Холодную). Она еще жива и любит жизнь под крымским солнцем, однако дни этой прекрасной эпохи уже сочтены: очень скоро не будет ни ее искусства, ни ее поклонников, ни страны, ни самой Вознесенской.

К сожалению, в любование чудесным призраком вмешивается линия большевистского подпольщика, в которого героиня почему-то влюбляется. Сюжет смазан и сегодня выглядит очень устаревшим. Грустная ирония заключается в том, что в наши дни это советское кино стало таким же иностранным, каким было дореволюционное во времена «Рабы любви». Также важно помнить, что эта работа была поставлена Михалковым «вместо» неснятого шедевра Хамдамова «Нечаянные радости»: автору не позволили снять фильм по своему сценарию (Михалков заново поставил картину по сценарию Кончаловского), но именно Хамдамов создал образ воздушной актрисы Вознесенской.

Эта работа могла бы стать триумфальным возвращением «прежнего» Михалкова — а в каком-то смысле им и является. Этот фильм он, очевидно, снимал для себя. А кого же еще сегодня одолевает депрессия по поводу краха страны столетней давности? В основе «Солнечного удара» произведения Ивана Бунина, которого Михалков, видимо, считает наиболее конгениальным себе автором.

Ностальгически-светлые истории писателя о невозможной, но яркой любви перебиваются ужасом и отчаянием Бунина-свидетеля «Окаянных дней». Повествование о жизни и смерти прежней России не получилось бесшовным, да и 3 часа эстетского восхищения прошлым выдержит не всякий. Но сцены любовного томления на фоне русского поля и русского моря хороши, как и запоминающийся злой сарказм относительно победителей и проигравших в войне. Поклонникам исторических драм рекомендовано к просмотру эпизодами практически с любого места.

Камерная черно-белая картина, снятая по мотивам пьесы Александра Володина, — первая проба режиссера в «тихом» жанре. Экранизация вышла в самую тусклую эпоху и показывала столь же потускневшее послевоенное время. В «Пяти вечерах» Михалкову в очередной раз удалось доказать, что он может заворожить аудиторию простым разговором на экране.

Однако есть в фильме и еще одно революционное решение — единственный раз в своей карьере режиссер отказывается от постановки света: серые вечера в серых квартирках, надломленные войной, невзгодами и одиночеством люди. Но вопреки всему из сумрака им является надежда, не отпускающая и благодарного зрителя. Кроме того, нельзя не упомянуть игру Людмилы Гурченко — ее главная роль в «Пяти вечерах», как и в «Двадцати днях без войны», ознаменовала возвращение актрисы в большое кино.

В год гибели Советского Союза Михалков выпустил кино совсем о другом — самую необычную работу в своей фильмографии. Вдумайтесь: советско-французский фильм про монголов из Китая. Компартия запрещает рожать больше трех детей, поэтому главный герой попутчиком у русского шофера отправляется из степи в город за презервативами. После некоторых приключений он возвращается, но без презервативов. Плевать на партии и людоедские законы, пусть продолжается жизнь!

Кажется, Михалков забегает на территорию Эмира Кустурицы, и больше всего «Урга» похожа на «Аризонскую мечту». Лишенный внешней актуальности фильм сербского режиссера об американской глубинке остался и столь же недооцененным, как «Урга». А меж тем это легкое, чуть внеземное, ослепительно красивое произведение искусства.

Шестидесятники всерьез актуализировали тему Гражданской войны, но после очередной «стабилизации» политического режима ее стали подавать в водевильном или детско-приключенческом стиле. Михалков в своем снятом в Чечне фильме о чекистах, отбирающих у бандитов золото для голодающих детей, довел эту стилизацию до предела. «Свой среди чужих, чужой среди своих», очевидно, ближе к спагетти-вестернам с Клинтом Иствудом, чем к советскому кино. Но кроме того, как ни странно, в своем дебюте Михалков любовно цитирует классику приключенческого немого кино от «Большого ограбления поезда» Портера до «Броненосца Потемкина»Эйзенштейна: неслучайно в начале и конце летит вниз черно-белая карета, похожая на эйзенштейновскую коляску. Кстати, снова эта падающая карета возникнет в «Солнечном ударе» — уже как трагедийный символ.

В оглушительном народно любимом приключенческом фильме Михалкова не было трагедии, только радость жизни под свистящими пулями. А еще Анатолий Солоницын с Александром Кайдановским, отдыхающие от съемок у Тарковского, и щемящая музыка Артемьева, заполнившая собой целую выдуманную киновселенную.

Фильм-бенефис Нонны Мордюковой в роли невыносимой деревенской наседки, которая приезжает в город «помогать» своей дочери, зятю, бывшему мужу и другим попавшим под горячую руку людям. Все они действительно погрязли в житейских проблемах, но вмешательство громогласной родственницы вдохновляет мало. Как мало вдохновляет снятый провинциальный быт 1981 года, который после отгремевшей Олимпиады и смерти Высоцкого весь пропитан предчувствием многих лет застоя. Газ на кухне, чай на столе, днепропетровский унылый пейзаж спального района за окном — женщины плачут об уходящей жизни. Но нет-нет да и взревет цыганская музыка в ресторане, или Sonny от вездесущих Boney M всколыхнет воздух квартиры. Кстати, танцующий под этот трек главный детский актер эпохи Федя Стуков в роли — тревога! — внучки героини кажется чуть ли не главной удачей фильма после самой Мордюковой.

В целом, это еще один фильм мастера, где чудо рождается как бы из ниоткуда, из сора, из бытовой пыли. Персонажи фильма должны любить друг друга, потому что они родня, и больше им ничего не остается. В конце, чтобы картина нечаянно не превратилась в пастораль, возникает сцена с уезжающими куда-то (в Афганистан?) солдатами — война никогда не кончается.

Олег Табаков в роли Ильи Обломова — такое идеальное попадание в роль, что дальше, кажется, ничего и не надо делать. Фильм сам снимется и сам пойдет как по маслу и сам посмотрится на одном дыхании. Впрочем, когда достаточно насладишься табаковскими монологами, можно оценить и режиссерский стиль. Например, как сливаются фрагменты детских воспоминаний героя с летними пейзажами во время его внезапной влюбленности — так любовь возвращает утраченную радость мироощущения. Как безостановочно кружит камера возле тяготеющего к неподвижности Обломова — так ее манит, как мотылька, его сложная, невыговариваемая внутренняя жизнь.

История про русского богатыря-неудачника Илью, так и не поднявшегося с печи, вышла не слишком грустной, потому что эта самая внутренняя его жизнь продолжается. Благодаря фильму Михалкова, который оживил роман Гончарова, мы попадаем в пространство бессмертной мысли, бессмертной культуры и становимся ему сопричастны.

Премия «Оскар» и гран-при в Каннах за этот фильм воспринимались как аванс кино обновленной России. Оказалось, они были итогом карьеры автора: продолжение фильма в виде победы над смертью, как мы уже сказали, не удалось. Но эти — единственные — «Утомленные солнцем» принадлежат истории. Более того, фильм символически воспроизводит ход истории на экране.

Дворянская усадьба из прошлых фильмов Михалкова превратилась в дачу красного комдива Котова, хорошо живущего коммуниста, которого сам автор играет с явным удовольствием. Однако рай Котову заказан: из прошлого возникает дворянин-эмигрант и одновременно стукач ГПУ Митя, бывший возлюбленный жены комдива. Начинается бессмысленная психологическая игра, которая окончится очень просто. Над желтыми пшеничными полями взмывает черный аэростат, несущий красное полотно с ликом Сталина. Грехи прошлого обрекают на смерть всех участников драмы. Нет, продолжение этой истории было никак не возможно. Может, потому что ничего еще и не кончилось.

В своем третьем фильме Михалков взялся за Чехова и ушел дальше в прошлое — из Гражданской войны в мирную Российскую империю. Частичка его души так в ней и осталась, а главное, режиссер сумел передать влюбленность в элегическое прошлое зрителю. Конечно, первым был его брат Андрей Кончаловский с «Дворянским гнездом», но Кончаловскому за такой эстетизм досталось на орехи. У Михалкова в его вольной интерпретации Чехова была, кроме ностальгии по невиданному, мечта о несбывшемся будущем. Это ее лелеет герой Александра Колягина с характерной фамилией Платонов, как впрочем и остальные персонажи на пороге кризиса среднего возраста. Утекает сквозь пальцы время, жизнь проходит в разговорах, но как красив туман на лугу, и закат, и река! Обязательно сбудется предчувствие о великой жизни, обязательно все важное успеется!

В этой «неоконченности» Михалкову удалось передать почти буддистское измерение — недосказанность и фрагментарность, обращенные напрямую к вечности. Этим искусством недосказанности Чехов, как решили в прошлом веке, владел наравне с восточными философами, почему и прослыл гением. А «Пьеса» — возможно, самая адекватная экранизация гения до сих пор. Дурак не смог утопиться, за кадром поет Карузо…