«Наследие»: Манифест ненасилия, или кинопризрак

В подписке Okko появилась драма «Наследие» — новая работа Романа Михайлова, автора «Сказки для старых» и «Снега, сестры и росомахи». На этот раз режиссер поставил фильм по собственному одноименному рассказу из сборника «Праздники», который совсем недавно вышел из печати. Говорим об аскетичном кино про сельского подростка, которое работает как «политический» манифест и как гипносеанс.

Привычная жизнь в поселке надламывается, когда умирает старик Тихон, колдун и знахарь, лечивший местных. Единственный, кто заботился об отходящем, — парень Руслан (Олег Чугунов). Перед смертью Тихон просил Руслана, чтобы тот организовал часовую панихиду. Парень дал обещание. Но местный священник пошел в отказ, мол, беспоповцем был старик, старообрядцем. Кроме Руслана и его друга-боксера, никто на похороны не приходит, все скованы иррациональным страхом, столь сильным, что и позабыли, как старик им помогал в свое время. Руслан чувствует, что если ничего не сделать, то мировая расселина никогда не затянется. Поэтому герой идет на «преступление»: из подручных средств мастерит кадило, ворует Библию и отпевает усопшего.

Первый фильм Михайлова, в котором на первый план выходят не менты, бандиты и наркоманы, а подростки, живущие в богом забытом селе в 30 километрах от города. Днем они ковыряются в машинах, а по вечерам тусуются на квартире, где, покуривая травку, обсуждают Хайдеггера, Ницше, Соловьёва и травят байки о криминальных авторитетах. Режиссер и здесь продолжает увлекаться мелодраматическими сюжетами, — одна из линий посвящена подростковой любви. Когда ребята едут в город на дискотеку, Руслан встречает старшеклассницу на танцполе, в которую мгновенно влюбляется. С одной стороны, думается, что это клише подросткового кино, но, с другой — безусловно веришь этому событию. В киномирах Михайлова всё энигматично. Вспомним одновременно чудесную и странную связь мента и пастора в «Снеге, сестре и росомахе», образующуюся после случайного телефонного разговора.

Длительная сцена в клубе производит одно из самых сильных впечатлений за весь фильм. В ней раскрывается, пожалуй, главная особенность кинематографа Михайлова. Это обволакивающее чувство гипноза, затягивание в экран — короче говоря, уникальный опыт смотрения. Сцена снята медленной блуждающей камерой, которая въедливо рассматривает посетителей и интерьер. Также немаловажную роль играет звуковое оформление: гитарные риффы и едва уловимый эмбиент создают фоновый рисунок, также осуществляющий функцию «втягивания», ввода в транс. Здесь вспоминается сцена из «Злых улиц» Мартина Скорсезе — в ней герой Де Ниро навеселе в замедленной съемке идет вдоль барной стойки. Но если у Скорсезе эпизод выбивается на фоне остального реалистического повествования, то у Михайлова в подобном ключе выстроен весь фильм. Не зря автор сам называет свои работы «записанными сновидениями».

После трех фильмов можно сказать, что у режиссера сформировался фирменный визуальный стиль. В «Наследии» уличные зимние сцены оформлены, как в «Сказке для старых», в приглушенно-синеватой цветокоррекции, а интерьеры решены, как в «Снеге, сестре и росомахе», с использованием рассеянного галогенного света. Иначе говоря, и на визуальном уровне Михайлов работает с призрачностью и ускользанием от натуралистической установки кадра, которая продолжает доминировать в современном российском кино. Хотя при всей сновидческой атмосфере и затуманивающих визуальных фильтрах кино Михайлова будет неправильно назвать сюрреалистическим. Все-таки для этого направления характерна работа с пейзажем психики, тогда как Михайлов тяготеет к трансцендентальным обобщениям. Он один из немногих, кто зашел в кино с мистическим, эзотерическим бэкграундом и, что самое главное, взял этот опыт на вооружение в своем творчестве.

Сам режиссер назвал фильм «манифестом», что, конечно, кажется удивительным с учетом вышесказанного. Ведь манифест как политическая и идеологическая программа предполагает декларативность, ясность высказывания, отчасти публицистический формат. Но Михайлов далек от этого, поэтому возникает парадокс, который и делает «Наследие» столь оригинальным. Фильм работает как на чувственном уровне, располагая к себе зрителя кинематографическими приемами и живым юмором, так и на содержательном — Михайлов разворачивает центральную идею не самым очевидным образом, не проговаривая ее прямо.

В обличье Руслана фильм представляет нового героя современности: борца с несправедливостью, который использует ненасильственные и с конвенциональной точки зрения «запретные» методы, — в сущности, глубоко христианского персонажа. Даже при том, что Руслан берет на себя грех, когда отпевает старца. Здесь возникает параллель с героем 1990-х годов — Данилой Багровым, человеком мести и насилия. Михайлов, вероятно неосознанно, рифмует одну сцену с «Братом»: Руслан, как и персонаж Бодрова, в одиночестве мастерит свое «оружие» перед финальной «схваткой». Примечательно, что у Багрова это был обрез, а у Руслана — кадило.

Сейчас у автора готов уже четвертый фильм, а работа над пятым, видимо, активно ведется. Поражает огромная работоспособность режиссера, при этом не оборачивающаяся конвейерным выпуском однотипной продукции. Видимо, дело в тех самых магических потоках, срез которых Михайлов и переформатирует в кино.