«Мальчик и птица» Хаяо Миядзаки: Мне плевать, если мы войдем в историю как варавары

«Мальчик и птица» — новая и вроде бы не последняя работа Хаяо Миядзаки — уже идет в российских кинотеатрах. Режиссер и команда художников работали над ней порядка семи лет, отрисовывая по минуте в месяц. В оригинале аниме называется «Как поживаете?» — в честь довоенной книги Гэндзабуро Ёсино, хотя сюжетно новый фильм мастера больше опирается на роман Джона Коннолли «Книга потерянных вещей», а еще сильнее — на прошлые работы Миядзаки и его взгляд на мир. Рассказываем, что получилось у самого скрупулезного сказочника современности.

Хаяо Миядзаки — из тех режиссеров, кто действительно работает над каждым проектом «как в последний раз»: завершить карьеру он планировал еще в 1997-м, после «Принцессы Мононоке», но, понаблюдав за юным поколением на прощальной вечеринке, передумал. И так уже четверть века: выгорев, словно феникс, на очередном полном метре, он снова и снова находит повод, чтобы вернуться. Напомнить молодым и не очень зрителям о красоте и ласковом безразличии мира, силе содружества и мечты, отсутствии черно-белого в любой душе — даже самой прожорливой и безликой. Единственное, чего он не приемлет, это разрушение: окружающей среды, городов, хрупких надежд.

«Мальчик и птица» начинается в Токио времен Второй мировой, когда столица Японской империи подвергается бомбардировкам. В одной из них погибает мать 12-летнего Махито — строгого юноши, который теперь винит себя в том, что не добежал до маминого лазарета. Образ объятой пламенем женщины будет преследовать его во сне и наяву — даже когда отец женится на сестре покойной супруги Нацуко и перевезет семью подальше от боевых действий. В сельской усадьбе — под присмотром терпеливой мачехи и полудюжины пожилых горничных — скорбная фантазия разыграется еще пуще: даже начнет мерещиться странная цапля с человеческими зубами. Жуткая птица и сообщит Махито, что мама якобы не умерла, а ждет его в старой башне, которую построил прадядя мальчика. Отправившись туда, он окажется в агонии эскапизма — мире, где обитают плотоядные пеликаны и попугаи-людоеды с неуловимо фашистской идеологией, отважная морячка Кирико и повелевающая огнем девочка Хина, белоснежные сперматозоидоподобные пузырики варавары, стремящиеся на волю, чтобы переродиться в людей, и сам пожилой предок — строитель башни и демиург этого запределья.

Первое, что выделяет новую работу Хаяо Миядзаки, — даже не обильное самоцитирование (это было заметно еще по трейлерам), но компактный саунд-дизайн: словно перед нами не нарядная мультипликация, а реалистичная драма братьев Дарденн или адептов румынской новой волны. Даже саундтрек постоянного композитора Дзё Хисаиси боится лишний раз подать голос, чтобы не потревожить контуженное бытие Махито — мальчика, который выжил, но совсем потерял ориентиры в суровом мире. Физическим воплощением травмы становится шрам от удара камнем в висок: повздорив с новыми одноклассниками, подросток радикально решает проблему с выходом в люди. Последующие видения легко списать на добавившийся к шоку сотряс: именно после драки злонамеренная цапля подает голос, а окружающая фауна начинает облепливать тело юноши, словно он уже покойник. В этом (измененном) состоянии сознания ему и открывается тайна старинной башни — крепости одиночества прадяди, укрывшегося там от мира в сравнительно контролируемом фантазме.

Спуск в ад, конечно, был бы опасным предприятием без минимальной подготовки, и в арсенале Махито — чтение поучительной книги Гэндзабуро Ёсино «Как поживаете?», которую ему хотела подарить мама, и самодельный лук с самонаводящейся стрелой, чей хвост сделан из оперения пугающей цапли. В отличие от прочих героев Миядзаки, юноша не одинок уже в начале пути — его сопровождает одна из горничных, самая охочая до табачку, столь редкого в этих местах. Да и сам визит на тот свет носит многофункциональный характер: то ли действительно вернуть маму, то ли разыскать беременную Нацуко, заблудившуюся где-то в горячке, то ли свести счеты с жизнью, которая становится совсем не мила в этом подбрюшье войны и грядущего поражения.

Хотя настоящий калейдоскоп из прошлых работ Миядзаки и студии Ghibli начнется именно по ту сторону тоннеля с цитатой из «Божественной комедии» — «Меня создала Божественная сила» (Fecemi la divina potestate), немало можно рассмотреть в смутной реальности. От пролога в духе «Могилы светлячков» Исао Такахаты до сходства горничных со старушками из «Унесенных призраками», «Ходячего замка» и «Рыбки Поньо» — словно все соратницы юности собрались в одном помещении, чтобы выхаживать самого надломленного миядзакиевского протагониста. Наконец, эхо войны, тянущееся через всю фильмографию режиссера, тут звучит наиболее оглушительно: ни в (пост)апокалипсисе «Навсикаи», ни в неореалистической фантасмагории «Порко Россо» («Лучше быть свиньей, чем фашистом!»), ни в одиссее «Ходячего замка», где воздушные баталии сжирали душу чародея Хаула, ни в квазиавтобиографическом «Ветер крепчает», прозревающем ужасы Второй мировой, отрава милитаризма не была столь всепроникающей. Она выражается не только в прямом попадании снаряда, лишениях военного времени или веренице авиакабин, которые производят на заводе отца Махито. Даже в параллельном мире, обычно спасительном, попугаи повторяют, как попка-дурак, — за Италией, Японией, Германией — логику и риторику обычного людоедства.

В «Мальчике и птице» мрачная реальность и не менее безрадостная фантазия — сюрреалистичная, увлекательная, прискорбная — играют в пинг-понг, отражаясь друг в друге. Ключевой конфликт при этом не у Махито с окружающим миром, но между исканиями юности и охранительной философией прадяди, готового разочарованно поддерживать статус кво в странном исекае, которым он управляет при помощи неказистой пирамидки из кубиков разной формы. Дальше — широкое пространство для домыслов, какой вы Миядзаки сегодня. Тот, у кого столько же фигурок, сколько полнометражных фильмов. Тщетно ищущий наследника среди коллег по Ghibli, где перфекционизм и культ личности — его и Такахаты — передушили режиссерские амбиции всех молодых аниматоров (даже сын Горо отказался принять наследство и возглавить студию). Ставящий ноль наступившей эпохе. Или подбитый, но не сломленный. Не маскирующий душевную тьму — самоистязание, вуайеризм, пятна меланхолии — под сказочные одиссеи. Не цепляющийся за былое и с искрой надежды глядящий вперед — не для себя, так для других.

Новый Миядзаки — действительно знакомый и непохожий, мрачный и смутно оптимистичный, туманный и назидательный, искренний и иносказательный. Пока трудно предположить, какое место этот кубик займет в конструкции режиссерского зиккурата, но такое наследие точно не оставит равнодушным. Особенно на фоне парадного портрета из «Ветер крепчает».