«Фабельманы»: Портрет художника в юности

Один из фаворитов оскаровской гонки — «Фабельманы» Стивена Спилберга, трогательный автофикшн, где живой голливудский классик повествует о семейном разладе, буллинге и детских фильмах на восьмимиллиметровую пленку. Рассказываем, почему очередное кино о кино, еще и на избитую тему «звезда родилась», не кажется чем-то вторичным.

Сэмми Фабельман (Гэбриел ЛаБелль), робкий тинейджер из Финикса, днем чахнет в школе, а в досужее время снимает кино. В планах — поставить военный эпик, но не тут-то было: отец дарит монтажный стол, велит отложить все дела и склеить ролик о семейном уикенде. Там танцевала мама в свете фар, у костра хохотали сестры — Сэмми всё это записывал на свою Super 8. Парень вяло соглашается и вдруг, всматриваясь в свои футажи, словно герой из «Фотоувеличения» Антониони, замечает нечто страшное: любовный шепот за деревьями, предательство матери, хрупкость семейного счастья.

Этот ключевой эпизод делит «Фабельманов» на две части. В первой половине — ретро-глянец, мягкий юмор, регтайм и архаичное кантри, детские кинопримитивы и восторг от первых походов в кино, а также легкий бег времени, на который намекают регулярные мэтч-каты. И, самое главное, отсутствие всякого антагонизма. Дорогущая пленка и нехватка карманных денег, широта фантазии и узость опыта, оппозиция физиков и лириков, еврейство Сэмми (его семья — эмигранты-одесситы, они даже поют «Калинку-малинку» и временами шепчутся на русском) и бытовая юдофобия, иудейская ортодоксия и смелеющие нравы американских 1950-х — весь этот драматургический потенциал остается невостребованным. И дело тут, разумеется, не в близорукости авторов (за сценарий отвечали Тони Кушнер, написавший для Спилберга «Линкольна», «Мюнхен» и «Вестсайдскую историю», и сам режиссер, чья биография легла в основу ленты) — просто так работает взгляд в прошлое. Детство, увиденное с временной дистанции, кажется потерянным раем, не знавшим ссор и обид. Что касается второй половины, то это уже увесистая coming-of-age драма про буллинг и антисемитизм, развод родителей, горести первой любви и осознание того, что создание кино требует ответственности, поскольку искусство способно лгать и ранить.

Надо сказать, что переход между частями не такой уж внезапный. Камера (и прячущийся за ней всеведущий рассказчик) с первых кадров знает и видит больше Сэмми: вот мнительная бабушка подозрительно смотрит на перемигивания Митц и Бенни (так зовут маму и отцовского друга), вот Бенни смущенно отводит глаза, когда Митц целует Берта (это папа). Камера, словно провидец, предугадывает дальнейший ход сюжета — и делится своими подозрениями со зрителем. Этот трюк, давно освоенный нуаром и триллером, в «Фабельманах» более чем уместен: все-таки картина соединяет в себе две перспективы — юного Сэмми и выросшего Фабельмана-Спилберга, который, оглядываясь вспять, вдруг начинает замечать и осмыслять то, что выпадало из детского поля зрения.

Портрет художника в юности — давний и уважаемый жанр, который в последние годы вдруг обрел второе (по меньшей мере) дыхание («Рука бога» Паоло Соррентино, «Белфаст» Кеннета Браны). Спилберг впервые заходит на эту территорию, но чувствует себя весьма уверенно. Что неудивительно: режиссеру не впервой работать с нежной детской оптикой — она ему прекрасно знакома по раннему «Инопланетянину» и сравнительно недавнему, хотя и довольно бестолковому, «Большому и доброму великану». Благодаря опыту автору хватило вкуса и такта не свалиться в приторную сентиментальность и трагический надрыв — все-таки монолог памяти плохо вяжется с такой интонацией, ей больше подходит мягкость элегии или, на худой конец, снисходительная ирония. 

В «Фабельманах» она, к слову, тоже ощутима — например, когда в доме из ниоткуда появляется сумасбродный дядя Борис, персонаж скорее из феллиньевского «Амаркорда», нежели из семейного альбома, который внедряет в сердце фильма центральную коллизию — конфликт семьи и искусства, жертвенности и эгоизма, обрекающий героя на тяжелый выбор и чувство вины. Столь же эксцентрична и набожная Моника Шервуд, школьная любовь Сэмми. Эпизод с их первым свиданием — один из самых безумных ромкомовских этюдов, нечто среднее между агрессивным харассментом и крещением неофита. В целом галерея действующих лиц — чуть ли не главная сценарная удача фильма. Добрый зануда-компьютерщик Берт (смотрящий на мир мягким взглядом Пола Дано), нежная пианистка Митч (с пылкостью Мишель Уильямс), даже шутник Бенни (с гулким хохотом Сета Рогена) — все эти персонажи прописаны с искренней симпатией, и трудно ею не заразиться.

К «Фабельманам» так и липнет пошлый ярлык «кино о кино», но фильм не сваливается в пижонское цитирование и не превращается в нудный центон. Отчасти потому, что самое интересное в нем — не вставки из «Либерти Вэланса» и Сесила Б. ДеМилля, а репортажная нарезка в формате behind the scenes, приоткрывающая закулисье старого самопального кино. Через эти сцены, подгоняемые рок-н-ролльными ритмами, так и сквозят молодецкий драйв и творческая удаль — и очаровывают они не меньше, чем тихая драма в стиле «Отрочества» Линклейтера о конфликте бесконечно хороших, но очень разных людей. Хотя главный шоустоппер все-таки имеет чисто синефильскую природу — это финальная реприза, которую, как анекдот, пересказывать глупо, но которая сама по себе заслуживает всех «Оскаров» мира.