Василий Ливанов: Хитрый кот, умный сыщик, неслучившийся Рублёв

Василию Ливанову исполнилось 90. Он больше, чем советский Шерлок Холмс. Актер, режиссер, писатель, мультипликатор, человек с яркой биографией и трудным характером, Ливанов прошел через анимацию, театр, кинематографическую славу и долгие периоды забвения — и при этом сохранил редкое качество: свободу быть собой.

В Москве 1959 года идут жаркие споры. Ходят слухи: Михаил Калатозов, автор фильма «Летят журавли», ставит новую картину. После триумфа в Каннах его имя у всех на слуху, ожидания завышены. Одни уверяют, что он снова берется за военную тему; другие слышали иное — картина якобы будет про геологов. На «Мосфильме» перешептываются: оператор тот же, Сергей Урусевский, а значит, можно ждать невероятной красоты, нестандартных ракурсов, поэтического разгула камеры. Но сценарий переписывают, авторов меняют, съемки идут где-то в глухом лесу где-то в Сибири, и никто толком не знает, что там происходит. Всё это звучит интригующе и тревожно.

Когда «Неотправленное письмо» наконец выходит, критика реагирует нервно. Картина им кажется формалистской, перегруженной визуальными трюками. О драматургии говорят с недоумением: персонажи гибнут один за другим, но зрителю как будто не до них. И зачем вообще они пошли в тайгу, что искали, где здесь конфликт? Образы героев блекнут на фоне природы. Актеры играют великолепно, один другого ярче, но словно растворяются в дыму, в снегу и выжженных лесах. Камера Урусевского проносится сквозь лес и пепел, а за ней не успевает ни история, ни герои. Сегодня «Неотправленное письмо» смотрится иначе. Не как ошибка после «Журавлей», а как трагическая баллада о времени и о природе.

Для Василия Ливанова это был дебют в кино. Он сыграл геолога Андрея, робкого, интеллигентного, совсем юного, чуть чужого среди могучих, сильных героев, воплощенных на экране Евгением Урбанским и Иннокентием Смоктуновским. В этом несоответствии был парадокс: Ливанов будто попал в картину из другого жанра, из другой эмоциональной плоскости. Его герой был мягким, нервным, наблюдающим. Этаким чеховским персонажем, которого занесло в геологический хоррор.

Позже Ливанов с благодарностью вспоминал съемки у Калатозова. Не только потому, что это была его первая роль, но и потому, что именно там с ним произошла странная, но судьбоносная вещь. Он сильно простудился, сорвал голос, заболел, две недели молчал. А когда заговорил, то его голос изменился: стал ниже, хриплее и приобрел тот самый тембр, который позднее будет сопровождать детство нескольких поколений. Этот голос, одновременно вкрадчивый и немного строгий, заговорит за Карлсона, за крокодила Гену и за мудрого удава из «38 попугаев».

С «Неотправленного письма» начинается история знаменитого актера — и при этом многие чаще слышали его голос, чем видели его на экране. А кто он на самом деле, этот Ливанов, пришедший в кино из московской артистической квартиры, из мира, где его отец беседовал со Сталиным о «Гамлете», а мхатовские легенды читали сказки перед сном?

Сын своего отца и московская золотая молодежь

Всё начинается с отца. Борис Николаевич Ливанов — мхатовец, партнер Качалова, любимец Станиславского и Немировича-Данченко, человек, сыгравший Чацкого и дядю Ваню, снявшийся у Пудовкина и Пырьева, награжденный Сталиным… Говорили, что вождь уважал его лично: за стать, голос, вкрадчивый взгляд, за роли в кино.

Неудивительно, что дома у Ливановых бывали не только мхатовцы, но и режиссеры, поэты, драматурги, художники. Там обсуждались новые постановки, там спорили о ролях, пели, курили, выпивали, читали стихи. Люди были громкие, живые, страшно обаятельные Василий, по его собственным воспоминаниям, знал, что кто-то из множества гостей бывал у Булгакова, а кто-то был посетителем у Ленина, и, с детства находясь в этом кругу, научился и на себя смотреть по-другому. Василий с малых лет впитывал актерство как воздух. Поэтому даже нельзя удивиться тому, что он поступил во ВГИК. Это произошло почти по инерции, потому что другого пути вроде бы и не было.

Но и повторять отца во всем он не хотел. Он тянулся не к трагедии, а к нюансу; не к типажу, а к душевному состоянию. И это особенно ярко проявилось в его ранних ролях.

В «Коллегах» (1962), гимне советской молодежи по сценарию Василия Аксёнова, Ливанов сыграл начинающего врача — скромного, чувствительного, немного растерянного. В то время как в советском кино от молодого героя обычно требовалось прямое действие — спасать, помогать, побеждать, — персонаж Ливанова был тихим и задумчивым. Он двигался медленно, будто размышляя, с опущенным взглядом. Он был интеллигент, он колебался, но в итоге совершал отважные поступки.

Дома, за столом, эту роль неожиданно признал даже отец, Борис Ливанов, имевший право на особое отношение к актерским опытам сына. Он долго молчал, а потом сказал: «Я думал, ты балуешься. А ты, оказывается, настоящий артист». Это был, по словам Василия, самый важный комплимент в его жизни.

В 1960-е годы были роли народовольца Крыльцова в «Воскресении» (1960) и Петра Попельского в «Слепом музыканте» (1960), экранизации произведения Короленко. Везде общий типаж: человек внутренней работы, не крикливый, но яркий. В фильме «Суд сумасшедших» (1962) он неожиданно для зрителей предстал в роли профессора Вернера — не молодого идеалиста, а фигуры зрелой и мрачной. Затем были Феликс Дзержинский в «Синей тетради» (1963), учитель в «Больших и маленьких» (1963). Это были герои другого рода, чем прежде: человек, спорящий с собой и своим временем.

Он умел быть убедительным даже в образах, требовавших сдержанной игры. Его герои были сложны и не всегда симпатичны, но в них угадывалось нечто личное и подлинное. В советском кино 1960-х это ценилось особенно — быть настоящим, не фальшивить, не играть как все, искать свой голос.

Голос детства

У Василия Ливанова было всё, чтобы стать большой звездой экрана: Калатозов, успех «Коллег», доверие отца, роли в экранизациях классики, съемки в иностранных фильмах. Но уже к концу 1960-х его кинокарьера будто бы сбавила темп. Он продолжал сниматься, но постепенно немного уходил в фон. Не случилось какого-то главного прорывного фильма.

Именно в этот момент произошло второе рождение. Точнее, второе появление, но не на экране, а за ним. В 1968 году он озвучивает Карлсона. И делает это так, что вся страна моментально влюбляется. Голос Ливанова — взрослый, но игривый; насмешливый, но не злой; хрипловатый, но обаятельный.

А дальше чего только не было: крокодил Гена, удав из «38 попугаев», Зильзиля, дядюшка Ау, Громозека, волк, одноглазый кот, сыщик, сказочник, ворона, Аладдин, инспектор, профессор, сытый, голодный, добрый, саркастичный, зловещий, растерянный. И вообще, как будто у этого голоса не было возраста.

При этом сам Ливанов всегда подчеркивал: он не считал это работой второго сорта. Мультипликация — это искусство, а голос — такой же инструмент, как тело и лицо.

Шерлок навсегда

Когда Ливанов впервые получил предложение сыграть Шерлока Холмса, особого воодушевления оно у него не вызвало. По собственному признанию, к герою Конан Дойля он относился без благоговения: суховатый, занудный, почти безэмоциональный умник — в общем, образ скорее плоский, чем живой. В Гостелерадио, где обсуждали идею сериала, отношение было и вовсе прохладным: дескать, «какая-то английская муть», кому она интересна? Но режиссер Игорь Масленников чувствовал в материале что-то важное и настоящее. И, к счастью, сумел заразить этой уверенностью и Ливанова.

Сценарий, написанный Юлием Дунским и Валерием Фридом, оказался не просто адаптацией классики, а совершенно самостоятельной драматургией: с иронией, с флером английского театра, с возможностью для актера вырастить совсем какой-то новый образ. Тогда Ливанов и решил — делать этого Холмса по-своему. Живым, чувствующим, усталым. Не просто машиной дедукции, а человеком с внутренним огнем, чудаковатым, хитрым, страшно обаятельным. Он выбрал для персонажа особую пластичность — мягкую, точную, будто у пантеры. Но не излишне театральную.

Съемки начались в 1978 году, и никто — ни Масленников, ни Ливанов — не ожидал, что именно этот проект станет культом сразу нескольких поколений. С первых серий («Знакомство» и «Кровавая надпись») публика приняла дуэт Ливанова и Виталия Соломина в роли доктора Ватсона безоговорочно. Их персонажи сумели предстать и очень английскими по духу (по крайней мере, как мы представляем себе англичан), но и очень русскими.

Ливанов настаивал, что играл человека с богатым внутренним миром, уязвимого, даже меланхоличного. Это не герой действия, а немного печальный человек, который будто всё понял про людей и оттого постоянно грустит. В этих словах и заключается суть Холмса по Ливанову: сыщика, в котором русский сплин соединился с английской сдержанностью.

Несмотря на то что действие всех рассказов Конан Дойля происходит в Лондоне и его окрестностях, съемки сериала обошлись лишь одной поездкой в Англию — да и то, кто заметил, что в «Сокровищах Агры» виды с Темзы реально снимались в Лондоне. Англию построили в Ленинграде, Риге, Таллине, Ленинградской области. Режиссер Масленников и оператор Юрий Векслер целенаправленно избегали открыточных видов. Им нужна была не география, а настроение: дух викторианского времени с щепоткой приключений.

Внутри проекта, сколь масштабного по зрительской любви, столь же камерного по производственным масштабам, сложилась команда, которая была скорее ансамблем, чем просто составом. Между Ливановым и Соломиным, между Масленниковым и композитором Владимиром Дашкевичем, между оператором Векслером и художниками-постановщиками существовал какой-то тихий этический договор: работать без фальши, сдержанно, без напора. Ливанов позднее признается, что таких съемок в его жизни больше не было. Уют, точность, взаимное уважение. Масленников почти не повышал голос; Соломин, обожаемый всеми, приносил с собой тепло. Они вместе сочиняли эти сцены: репетировали дома, пробовали жесты, продумывали паузы. Их дружба была подлинной, и это видно даже в самых молчаливых фрагментах — как Холмс и Ватсон могут просто пить чай, не говоря ни слова.

После оглушительного успеха сериала предложения сниматься, как ни странно, стали поступать реже. Ливанов оказался в странной ловушке: он был слишком узнаваемым, и многие стали думать о нем как о герое одной роли. Некоторые режиссеры прямо говорили, что зритель не поверит в его нового персонажа. Понадобилось почти десять лет, чтобы образ Холмса начал отступать в судьбе актера и другие роли снова стали возможными.

Грани таланта

Также из-за роли Холмса, с которой имя Ливанова ассоциируется чаще всего, легко забыть, что он был не только актером, но и режиссером, сценаристом, автором множества самостоятельных проектов.

Еще в самом начале шестидесятых Ливанов впервые заговорил о фильме, который, как ему казалось, должен был стать великим. Он мечтал экранизировать судьбу древнерусского иконописца Андрея Рублёва. У Ливанова была не просто идея — был образ: он сам видел себя в этой роли, с лицом, словно списанным с иконы. В «Рублёве» действительно могло быть что-то ливановское, не только задумчивое, но и глубоко русское. Этой мыслью он поделился с Андроном Кончаловским — и, как бывает в мире кино, идея ушла. Артисту остались лишь воспоминания о планах. А еще он схлестнулся с Андреем Тарковским: произошла знаменитая потасовка в ресторане ЦДЛ. Двое действительно сцепились, слегка подрались, хотя, как вспоминали очевидцы, без злобы.

В анимации Ливанов был не просто актером озвучания, а одним из тех, кто задавал стиль советского мультфильма 1960–1970-х годов. Он написал сценарии к «Бременским музыкантам», «Жу-жу-жу», «Деду Морозу и лету», «Старой игрушке», «Паучку Ананси», «Маше и волшебному варенью». Как режиссер поставил сиквел «По следам бременских музыкантов», а также «Синюю птицу» и «Самого, самого, самого, самого». Почти всегда это были простые истории, в которых за нарочито детской формой скрывались взрослые наблюдения. Кажется, им двигало желание говорить с ребенком как с равным. Ливанов любил пародийную форму, пластичную и музыкальную, позволяющую вложить в привычные сюжеты новые смыслы. «Бременские музыканты» стали культовыми не только из-за песен Геннадия Гладкова, но и из-за общей интонации — свободной, веселой, немного хипповской. Здесь проявилась внутренняя убежденность автора, что советский мультфильм не обязательно должен быть поучительным.

В 1997 году Ливанов поставил игровой фильм «Дон Кихот возвращается», где выступил не только как режиссер, но и как автор сценария и исполнитель главной роли. Картина получилась камерной, сдержанной, сделанной с очевидной любовью к материалу и литературной классике. В ней почти не было внешнего действия, но было много наблюдений за человеком, который не вписывается в собственную эпоху.

А снятый в 2019 году фильм «Медный всадник России» стал для Василия Ливанова точкой входа в разговор о культурной памяти. То, что кажется большинству очевидным и записанным на подкорку еще в школе, оказалось на поверку под угрозой забвения. Газетный эпизод, где молодой петербуржец с высшим образованием принял памятник Петру на Сенатской площади за памятник генералу Скобелеву, вызвал у Ливанова не просто недоумение, а настоящий шок.

В картине особенно заметна привычка автора к ясности высказывания: фильм почти учебный, местами даже нарочито лубочный, с актерами, похожими на гравюры, с финалами, в которых расставлены ударные точки. Но за этим прослеживается намерение: Ливанову важно не просто рассказать историю, а передать уважение к усилию других людей. К Фальконе, который не мог вылепить лицо Петра. К Мари-Анне Колло, которая смогла. К рабочим, перевозившим Гром-камень. К Екатерине, утвердившей надпись, которая ставит ее рядом с Петром. Ливанов берет старую тему и делает из нее не гимн империи, а притчу о том, как искусство и просвещение создают национальное достоинство.

Может показаться, что путь Ливанова был полон случайностей, поворотов и упущенных возможностей. Но за всеми зигзагами проступает упрямая внутренняя логика. Он не стремился закрепиться в одном амплуа, не боялся переходить из одного ремесла в другое, не держался за успех, если чувствовал, что исчерпал себя. Его артистический темперамент был не в демонстративности, а в свободе — в умении отступить, придумать заново, осмыслить то, что другим казалось банальным.