Принц крови: Каким мы запомним Алена Делона

Умер Ален Делон, символ и уникум, артист, чье имя стало нарицательным, сделавший так много и так недостаточно для кино прошлого века. Пользуясь печальным поводом, пытаемся подступиться к его феномену.

Смерть столь яркого представителя выдающегося поколения актеров — и актера подлинно выдающихся режиссеров — неизбежно провоцирует разговор об «уходе эпохи». Меж тем именно в случае Алена Делона это вполне осмысленный тезис. Он был фигурой очевидно более масштабной, чем абстрактная сумма его фильмов (порой незначительных). Эпоха, которую он олицетворял — иногда, казалось, чуть ли не единолично, — уходила вроде бы постепенно, но, оглядываясь назад, быстро и неотвратимо.

Делон сыграл меньше, чем мог и должен был, — банально, но факт. Он не захотел в молодости быть актером «новой волны», а может, и не смог бы им быть. Политически Делон остался правым националистом, вплоть до дружбы с Ле Пеном — старшим, его персонажи — тоже сплошь индивидуалисты, резко отстраняющиеся от массы. В краткосрочной перспективе творческой и жизненной биографии актер как бы ставил «не на тех» — отсюда скандалы пять лет назад при вручении почетной «Золотой пальмовой ветви».

Эпоха Делона принадлежала тому XX веку, где мужчины должны были быть молчаливы, зная цену слову, и жестоки, зная цену людям, ловко драться и ловко укладывать женщин в постель. Они носили тренчи, пиджаки и галстуки — никаких там джинсов. Непрерывно курили сигареты и пили двойной бурбон — да был ли он в самом деле или левак Илья Кормильцев выудил его для рифмы? Короче говоря, сам перечисленный набор штампов свидетельствует о том, что ревизия наследия Делона метит куда-то мимо.

Американский продюсер, по легенде, впервые заприметил Делона в качестве «нового Джеймса Дина». Позже француза сравнят с другим старшим современником из Голливуда, Марлоном Брандо. Сопоставления не бессмысленные в отношении киногении, только Делон, в отличие от американцев, был не то что актером-самоучкой, а неучем. Сын корсиканца, провинциал, воспитывавшийся у приемных родителей, колбасник, солдат и участник войны в Индокитае. В этих условиях внешность сама по себе могла в теории обеспечить Делону некоторую недолгую карьеру в Голливуде. Он же предпочел европейское кино.

Слава пришла скоро: сыграв Тома Рипли в «На ярком солнце» у Рене Клемана, Ален тут же появился у самого Висконти в «Рокко и его братьях». И чуть позже снова у Висконти — в «Леопарде». Быструю влюбленность больших авторов в молодого артиста нельзя списать только на пресловутую красоту или даже харизму. Врожденный аристократизм — самое простое и невероятное объяснение феномена Делона. Аристократизм — это и походка, и взгляд, и жест. Считалось, что аристократ не только породист, смел, образован и ловок: он должен всё уметь. Перещеголять алкоголика в выпивке, боксера — на ринге, поэта — в сочинительстве. Во всяком случае, изобразить, что ему это по плечу. Качество вполне актерское, но Делон, как уже сказано, настоящим актером не был — так кем же тогда?

Интересно, что его Том Рипли по сюжету авантюрист, только притворяющийся аристократом. Рокко же, столь явственно отличающийся от своих братьев, как бы прирожденный аристократ духа, своего рода Алёша Карамазов. Танкреди Фальконери в «Леопарде» — аристократ по крови, прирожденный, впрочем, беспринципный. В своей же личной биографии Делон скорее проследует путем героя Берта Ланкастера из шедевра Висконти: медленное угасание на фоне меняющихся исторических декораций.

Тему столкновения с аристократизмом можно проследить в фильмографии актера до начала 1990-х, по сути, до завершения его карьеры. В «Возвращении Казановы» Делон изобразил стареющего легендарного обольстителя, который наносит последний скорпионий удар успешному выскочке. В «Новой волне» Годара его персонаж-интеллектуал, напротив, убит бездумной итальянской графиней.

Незабываемый представитель высшего сословия в фильмографии актера — граф Сен-Прэ, аристократ-революционер из «Черного тюльпана». Точнее, два графа, «хороший» и «плохой» близнецы, меняющиеся черной маской. В сниженном ключе образ мстителя в маске Делон повторит в «Зорро», хите советского проката. В более интересном — у Луи Маля в одной из новелл «Трех шагов в бреду», где двойник героя является его совестью-обличителем. К слову, двойничество становится мотивом самой удачной продюсерской работы Делона, фильма «Месье Кляйн» Джозефа Лоузи, где благополучный персонаж француза, буржуа в годы нацистской оккупации, с ужасом узнает, что является тезкой разыскиваемого еврея.

Иначе говоря, обобщенный делоновский образ не монументален и не естественен. В нём коренится некий изъян, двойственность. Непроницаемость делоновского героя обычно не позволяет нам выявить червоточину самостоятельно, но вот персонаж очевидно рефлексирует на эту тему. Камера захвачена взглядом голубых, как экран, глаз Делона, а его взгляд направлен мимо и дальше. Нас тянет тоже увидеть, что так привлекает эти глаза, но объект находится вне пространства фильма.

Столкновение «простой» публики с аристократом — пускай, конечно, не настоящим, а фантомом в волшебном кинофонаре — является некоторым испытанием. Иногда мы можем быть заворожены этой фигурой, иногда от нее пробирает холодок отчуждения. Атмосфера отчужденности присуща, может быть, лучшим проектам с Делоном. Она нужна экзистенциальному «Затмению» Микеланджело Антониони, она неотделима от «делоновской» трилогии Жан-Пьера Мельвиля.

Отчуждение связано с тем, что аристократ в мире, где существование аристократии лишено смысла, — а таким и оказался мир с 1960-х, что предрек Висконти в «Леопарде», — существо маргинальное. Поэтому главные герои Делона — сперва дезертир с Алжирской войны и террорист в «Непокоренном» Алена Кавалье (антитеза «Маленькому солдату» Годара), а затем, конечно, мельвилевский самурай, молчаливый наемный убийца.

Киллер Жеф Костелло всегда невозмутим и не теряет шляпы на бегу. Он не вынимает рук из карманов, пока не готовится совершить убийство, натянув белые масонские перчатки. Знаменитые же тренчи, в которые облачен самурай, — не символ, но скорее знак принадлежности к обществу благородных аутсайдеров.

Неизбежно Делону пришлось в 1970-е годы сыграть много крутых парней, будь то бандиты или копы: в «Красном круге» и «Полицейском» того же Мельвиля, «Полицейской истории» Жака Дере, «Слове полицейского» Жозе Пинейро, «Прощай, друг!» Жана Вотрена, «Неукротимом» самого Делона. Пожалуй, амплуа актера напоминало Клинта Иствуда, и так же в каждом хладнокровном убийце и лихом авантюристе чувствовалась нездешняя печаль.

«Самурай» остался в этом ряду главным, от него произошли не только очевидные герои Джима Джармуша, Джона Ву и Николаса Виндинга Рефна, отчасти это ведь и предшественник «Брата» Алексея Балабанова. Это гордые одиночки, чьи рудиментарные аристократическо-самурайские представления о чести ставят их, как им кажется, за пределы добра и зла. Кстати, свитер Данилы Багрова похож на тот, что носит Рокко у Висконти.

Искусственно выведенный на экране аристократ остался в вакууме. Подлинно делоновский режиссер Мельвиль умер в начале 1970-х, сотрудничество с великими, например Бертраном Блие, вышло спорадическим, в основном Делон полагался на честных ремесленников вроде Пьера Гранье-Дефера. Потому актер и говорил десятки лет, что его кино умерло. Подобные герои, принципиально свободные от всего, кроме долга — сюжета их существования, могут жить в рамках узкожанрового кино, в виде пародии или как исключение, которое можно не встретить за всю жизнь. Однажды Ален Делон показал, как это должно выглядеть, дождемся ли следующего раза?