Плачь-плачь — танцуй-танцуй: О «Билли Эллиоте» и «Танцующей в темноте»

«Билли Эллиот» Стивена Долдри и «Танцующая в темноте» Ларса фон Триера — на первый взгляд два очень разных фильма. К 25-летию картин о людях в танце рассказываем, что их объединяет и какую роль в обоих случаях играет музыка.

Четверть века назад на Каннском фестивале прошла премьера «Танцующей в темноте» Ларса фон Триера и «Билли Эллиота» Стивена Долдри. В сентябре 2000 года обе картины вышли в прокат. Фильм Долдри изначально назывался «Танцор», однако, чтобы не путать с работой Триера, его срочно переименовали к премьере. Помимо этого совпадения, в двух вроде бы совсем непохожих важных картинах есть глубокие параллели.

Конечно, «Билли Эллиот» — о чуде, преодолении и надежде, о шансе на будущее для молодого героя. А «Танцующую в темноте» едва ли можно назвать воодушевляющей и светлой картиной — странно было бы ждать от Триера иного. Даже теоретическая надежда на будущее сына героини Бьорк, ради которого она жертвует жизнью, чересчур хрупкая: слишком сокрушительным символом в финале предстают выпавшие из руки повешенной очки на бетонном полу.

И всё же есть этот мальчик. Сельма, теряя зрение, вкалывает на конвейере, чтобы скопить ему на операцию. Отец Билли Эллиота в отчаянии порывается идти в шахту во время забастовки, чтобы его сын поехал на прослушивание. Если смотреть глубже, Сельма стремится избавить отпрыска от проклятия слепоты, а также от проклятия места рождения, учитывая ее бегство из соцлагеря в США, которое оборачивается злой иронией судьбы. На Билли тоже лежит родовое проклятье жизни в шахтерском городке эры Тэтчер — и его отец, и преподавательница танцев пытаются вытолкнуть мальчика в большой мир.

Критика завуалированно упрекала Триера, как и его героиню, в клевете на американский образ жизни, говоря о сентиментальной примитивности сюжета. Но сюжету мюзикла и не нужно быть другим, а «Танцующая в темноте» — настоящий мюзикл, поставленный в невозможное для этого жанра время. Что-то похожее тогда можно было увидеть разве что в фильмах Джона Уотерса. Кстати, по «Билли Эллиоту» через пять лет поставили театральный мюзикл, а «Танцующая в темноте» вдохновила датскую оперу «Сельма Жескова». Классические киномюзиклы — лекарство от Великой депрессии Америки 1930-х и 1940-х годов, абсолютный эскапизм, в который Голливуд вложил всё.

Ландшафты фильмов Триера и Долдри точно располагают их героев к уходу в эскапизм. Эмигрантка Сельма живет в промышленном городке штата Вашингтон в середине 1960-х, когда холодная война становится горячее, а американская мечта начинает ржаветь. Билли, как уже сказано, нелюбимое дитя растерявшей обаяние старушки-Англии, где его отца и брата лупит дубинками конная полиция. И вот они танцуют: одна в мечтах, другой наяву.

Сельма сама называет своим спасением мюзиклы золотого века, где «не происходит ничего плохого». Название фильма отсылает к хиту 1930-х годов Dancing in The Dark, который вошел в музыкальный фильм Винсента Миннелли «Театральный фургон», — песню там исполняет дуэт Фреда Астера и Сид Чарисс. Ну а Билли слышится другой шлягер Фреда Астера — Top Hat White Tie And Tails из музыкальной комедии «Цилиндр».

Астер был не столько хорошим певцом, сколько великим танцором, мастером чечетки. Героиня Бьорк с самого начала мечтает исполнить степ-номер в постановке местной самодеятельности. Удается ей это в видениях на суде, причем в дуэте с Олдржихом Новым (Джоэл Грей), этим чешским Астером, а вскоре Сельма в танце идет на эшафот.

Степ Билли Эллиота случается, когда родные запрещают ему заниматься в балетной школе. Это не номер и не репетиция, это импульсивная панк-чечетка подростка во фрустрации: Джейми Белл под трек Town Called Malice от The Jam бьется в конвульсиях внутренней ярости во дворе, в кабинке уборной, на лестнице, на крыше — и через всю малоэтажную улочку своего городка, пока не упирается в тупик.

Билли не перестает пританцовывать вообще никогда — прыгая на кровати, готовя завтрак, боксируя на ринге, дурачась с друзьями и так далее, — причем сам это как будто едва замечает. Его вдохновляют не только мюзикл и классический балет, но и рок-музыка, конечно. Прежде всего T. Rex, группа Марка Болана, кумира Майка Науменко, который превратил любимую Билли песню I Love To Boogie в русский народный хит «Буги-вуги каждый день».

Песни T. Rex составляют половину официального саундтрека фильма. Их названия вкупе с (пост)панк-треками Jam, Clash, The Style Council обозначают диапазон от фэнтезийного эскапизма до социального жеста: Cosmic Dancer, Children Of The Revolution, Walls Come Tumbling Down, London Calling. А песня Болана Ride a White Swan — сама по себе отсылка к «Лебединому озеру», балету, в котором Билли мечтает блистать.

Парадоксально, что одна из главных музыкальных сцен фильма Долдри — не танцевальная. В ней преподавательница рассказывает «гадкому утенку» Билли сюжет балета Чайковского, и всем известные величественные аккорды апофеоза звучат предзнаменованием большого будущего героя. А после кульминации, описывая, что он чувствует, когда танцует, Билли говорит, что он словно летит, как электричество. Пожалуй, это можно сравнить и с ощущением от музыки Бьорк.

Как известно, музыка к «Танцующей в темноте» полностью написана и исполнена Бьорк. Ее Сельме достаточно услышать какой-то ритмический паттерн — шум станков на фабрике, стук шагов тюремной надзирательницы, потрескивание иглы пластинки, — чтобы войти в режим танца, перейти из пространства социальной драмы в царство мюзикла.

При этом треки Бьорк, их ритмика, структура да и вокальная манера певицы разительно отличаются от номеров традиционных музыкальных постановок. Услышать подобное не могли бы ни друзья Сельмы, ни она сама в то время: это ангельская музыка будущего. Так, героиня в камере смертников слышит доносящиеся из вентиляции отзвуки религиозной службы, из чего рождается известная песня Бьорк My Favourite Things.

Самой конвенциональной — и потому самой популярной — песней из фильма надо признать горький дуэт _I’ve Seen It All _с его прилипчивой мелодией под стук вагонных колес и философическим текстом. Песню номинировали на «Оскар», а для альбома Бьорк записала ее с Томом Йорком.

Собственно, и ставит Триер музыкальные фантазии Сельмы точно не так, как принято в мюзиклах. Получается снятый сотней камер винегрет хореографии, где масштаб тут же уступает место мешанине. В то же время яркие танцевально-песенные эпизоды отчетливо контрастируют с реалистичными моментами, снятыми на ручную камеру. Лишь в конце два мира Сельмы сливаются, когда она поет с петлей на шее.

Способность слышать неузнаваемую другими музыку и танцевать, а не брести или маршировать по жизни прямо роднит Сельму и Билли Эллиота. Танец, как, возможно, и песня, считают культурологи, возник из религиозного ритуала. Это имитация сакральной охоты или, может быть, петляния по мистическому лабиринту вроде того, в котором был пленен Минотавр. Неслучайно Терпсихора входит в круг древних муз. Танцуя, герои Триера и Долдри заколдовывают жизнь, ища свой путь, путь наружу, а музыка или обещает спасение, или ведет в ловушку.