«Мы хотим, чтобы зрителю было некомфортно»: Интервью с создателями «Фишера» Сергеем Кальварским и Натальей Капустиной

На Wink завершается второй сезон «Фишера» — криминального сериала о поиске маньяка с Иваном Янковским в главной роли. Перед финалом захватывающей истории пообщались с шоураннерами проекта Сергеем Кальварским и Натальей Капустиной и обсудили большую зрительскую любовь к тру-крайму.

Во втором сезоне следователю Евгению Бокову (Иван Янковский) приходится столкнуться с новой серией загадочных убийств, увидеть собственными глазами, как встреча с маньяком ломает лучших из людей. В продолжении кресло режиссера «Фишера» занял Александр Цой (четвертый сезон «Трудных подростков» и «Жвачка»).

— Сюжет второго сезона основан на реальной истории убийств, но вы, кажется, не ставили перед собой цель строго придерживаться фактов. От чего именно вы отталкивались при написании сценария?

Сергей Кальварский (С. К.): Мы уже говорили об этом неоднократно, но повторюсь: мы думали, что «Фишер» будет завершен после выхода первого сезона. Не только для нас, но и для зрителей, для платформы. Мы думали, что продолжения делать не стоит. Мы просто не видели этого продолжения. Фёдор Бондарчук был настойчив, всячески нас уговаривал и даже предоставил творческую свободу — в итоге мы согласились. Вот как это произошло. Это было довольно непростое решение для нас, потому что мы хотели делать другой проект — с совершенно другим вайбом. Нам было довольно сложно снова войти в ту же воду.

— После успеха первого сезона многие ждали, что сериал продлится в формате антологии в духе «Настоящего детектива». Почему у проекта осталось прежнее название? И что означает подзаголовок «Затмение»?

Наталья Капустина (Н. К.): «Затмение» — это состояние, когда всё идет не так, как должно быть. Должно светить солнце, а его нет. Что-то подобное происходит с героями, которые всё время оказываются в ситуациях, когда их представления о картине мира оборачиваются чем-то совершенно иным.

С. К.: Полное затмение случается и с теми, кто вел расследование, и с теми, кто совершал преступление. Наступает темнота.

Н. К.: Тьма и морок.

— Атмосфера должна соответствовать месту, ведь события разворачиваются в пасмурном городке Курортном.

С. К.: Мы изначально продумали эстетику этого проекта. Нам было важно понять, как сериал будет визуально отличаться. Потому что, кроме сюжета и твистов, также крайне важна атмосфера. Вы не зря вспомнили про «Настоящий детектив». В каждом сезоне этого сериала существует своя атмосфера. Нам было важно, чтобы у второго сезона «Фишера» была собственная атмосфера, мир, который мы создаем. Мы начинали обсуждение второго сезона с визуала, с того, где может разворачиваться эта история. Реальные события произошли в центре России, но, как нам казалось, это был бы не самый кинематографичный подход. Мы искали какой-то яркий образ.

Н. К.: Мы хотели, чтобы зрителю было некомфортно буквально с первых минут попадания в пространство сериала. Курортный город — это место, где все веселятся, отдыхают, радуются жизни, где много людей, где играет музыка. Но после завершения летнего сезона курортный город замирает, в такие моменты появляется ощущение, что происходит нечто неправильное. Нам показалось, что Абхазия может дать это ощущение: все эти пальмы в снегу, замерзшие аттракционы, рестораны, места отдыха, которые пустуют. Всё это создает правильную атмосферу и правильное погружение в происходящее.

Это как подземный переход, в котором всегда толпы людей и уличные музыканты. Когда там никого нет, тебе становится страшно, потому что это не совпадает со стереотипом из твоей картины мира. Примерно в такую атмосферу мы пытались погрузить зрителей во втором сезоне.

— Советский и постсоветский криминал — оплот, на котором держится любой отечественный тру-крайм-сериал. Как вы выбирали сюжет для второго сезона «Фишера»?

Н. К.: В истории преступлений нам была важна неожиданная развязка. Нам было важно, чтобы герои оказались в ситуации, где они обманывают себя и не могут поверить в происходящее. Мы выбирали преступления даже не по степени жестокости, нам было интересно посмотреть на то, как герои будут выпутываться из ситуации, когда то, что когда-то казалось невозможным, становится их реальностью.

— В истории Сергея Головкина зло представлялось чем-то мифическим, но у «Затмения» куда более приземленная атмосфера…

С. К.: Да, потому что действие первого сезона разворачивается в 80-х. Эта эпоха довольно резко отличается от 90-х, в том числе обществом и поведением. Из этого складываются совершенно разные впечатления. Если в 80-е люди только слышали о таких преступлениях, то в 90-х каждый из нас имел возможность столкнуться с маньяком лично.

Н. К.: Это была десакрализация смерти. В 80-х истории о преступлениях казались страшной сказкой, мифом, в 90-х насилие стало реальностью. По этой причине второй сезон «Фишера» более реалистичный и менее метафоричный. Сейчас, по статистике, любой человек видит десятки смертей и убийств в день — в Интернете или новостях. Смерть перестала быть чем-то сакральным и запретным.

— Несмотря на обыденность смерти, в сериале появился культовый мистификатор Анатолий Кашпировский.

С. К.: Это прямо символ 1990-х! Алан Чумак, Кашпировский, Григорий Грабовой, Юрий Лонго и прочие товарищи. Мы же все про них всё знали, читали, смотрели, народ тогда был сильно всем этим заинтересован. Поэтому, да, у нас появляется Кашпировский, а как без него? Конечно, мы хотели сделать отсылку ко времени.

— Как вы думаете, почему людей так интересуют серийные убийцы?

С. К.: Мне кажется, серьезная ошибка думать, что «Фишер» — это сериал про серийного убийцу. Мы рассказываем про людей, которые вынуждены соприкоснуться со злом, мы показываем, что с ними происходит. Привыкание к ужасам смерти, столкновение с горем — это психологически тяжелая профессиональная деформация, нам интересно посмотреть, что происходит с людьми в такие моменты.

— Как вы обсуждали этот проект с режиссером Александром Цоем? Второй сезон «Фишера» кажется более бытовым, хотя первый выглядел стилизацией под советский нуар.

С. К.: В момент написания сценария у нас было довольно много задумок, мы четко представляли, каким хотим видеть сериал. Мы объяснили всё Саше (Александр Цой — режиссер второго сезона. — Прим. ред.), оператору-постановщику Максу Осадчему, художнику Андрею Сарабьянову, художнику по костюмам Полине Лосевой, художнику по гриму Елене Дмитриенко. Между нами была ясность. Саша с Максимом привнесли в сериал ракурс, в том числе однокадровую съемку. Мы давали актерам возможность играть как можно дольше без пауз, без стопов камеры, без монтажных переходов, чтобы каждый мог погрузиться в сцену.

— Во втором сезоне следователя Бокова окружают совершенно новые герои. Но что стало с Козыревым и Добровольской, которых играли Александр Яценко и Саша Бортич?

С. К.: Мы заранее приняли решение, что не хотим идти по пути «Следствие ведут знатоки», нам хотелось пойти по пути «Настоящего детектива» — добавить в историю новых героев. Тем не менее мы решили оставить Бокова. Во-первых, этот персонаж удался. Во-вторых, мы просто очень хотели работать с Ваней (Янковским. — Прим. ред.). Потому что работать с ним — одно удовольствие. Он тонко чувствующий актер. Кроме того, мы друзья. Это важно, потому что работать с другом на площадке комфортнее.

Н. К.: Событийный ряд в жизни Добровольской завершился, едва ли она смогла бы вернуться к работе детектива после всего, что пережила. Для нее это слишком сильное потрясение. В принципе, Добровольская сломалась уже где-то в середине первого сезона, дальнейшие события окончательно выбили ее из колеи.

Саша Яценко тоже прекрасный, потрясающий артист. Нам очень нравилось их взаимодействие с Боковым, но еще в первом сезоне было ощущение, что в персонажа Саши заложен потенциал следователя новой формации — человека, который в числе первых мог бы уйти в коррупцию. Следователь Козырев адаптируется к обстоятельствам. Но он увлечен другими заботами, другими проблемами. А Боков-Ваня был тем самым персонажем, который продолжает свою борьбу, у него нет ничего, кроме работы.

— Во втором сезоне появляются новые герои, которых играют Ирина Старшенбаум и Никита Худяков. Для Ирины роль суровой следовательницы нетипична, а Злобин выглядит не то загадочным, не то просто непоследовательным. От чего вы отталкивались, создавая таких героев?

С. К.: Злобин Никиты Худякова — это молодой парень, который совсем недавно начал работать в милиции, ему трудно, у него дома проблемы с женой. Она хочет детей, нормальную теплую семью, а он всё время занят, он постоянно сталкивается с ужасами, к которым морально не готов. Какая тут загадочность? Он просто добрый, искренний парень, попавший в переделку.

Н. К.: Его хаотичное поведение напоминает Бокова из первого сезона. Злобин действует интуитивно, на эмоциях, он не руководствуется устоявшимися принципами.

С. К.: Что касается Иры — мы долго думали, кого пригласить на роль следовательницы Райкиной, потому что хотели сломать стереотипы. Мы вообще стараемся давать актерам необычные задачи, амплуа, к которым они не привыкли. Ира на экране всегда романтичная, красивая, ухоженная, очень порядочная. За исключением пары работ, она очень мягкая актриса. Нам казалось, что роль одинокой, озлобленной, уставшей и опустошенной женщины станет для нее сопротивлением.

— А теперь о важном. Собака по кличке Шо. В какой момент она появилась в истории?

Н. К.: В первом сезоне зрители разделились на два лагеря. Одна часть зрителей говорила, что «шоканье» Вани вполне органично, ведь именно так разговаривают на юге России. Другая пыталась нас убедить в том, что «шоканье» отвратительно, ужасно, надуманно и в жизни так не говорят. Появление собаки Шо — это такой легкий троллинг над зрителями. Боков отучился «шокать», потому что теперь он живет в Москве. Но есть некая ирония в том, как зовут его собаку.

С. К.: Нам приходилось очень часто отвечать на вопросы про «шоканье». Найти правильный ответ оказалось невозможно. Половина жителей Ростова говорит, что правильно произносить «шо». Другая твердит, что нет. И разобраться с этим невозможно. Нам показалось, раз уж Боков переехал в Москву, он должен подстроиться под столичный говор.

— Как вы думаете, насколько понятным «Фишер» был бы для зарубежного зрителя?

Н. К.: Абсолютно понятным, мне кажется. Потому что проблемы у всех одни и те же.

С. К.: Мы как раз сейчас готовим довольно масштабный проект в сотрудничестве с американской платформой. И это будет тру-крайм. Не исключено, что эта история будет похожа на «Фишера», пусть и не напрямую. Проект находится на серьезной стадии. Раз уж они (американская платформа. — Прим. ред.) сделали нам такое предложение, значит, понимают, что американскому зрителю это будет интересно. Им понравился первый сезон «Фишера», второй еще не видели.

— Как вы оцениваете перспективы возобновления отношений с иностранными платформами?

Н. К.: 50 на 50.

С. К.: Как всегда. Пока мы не зайдем на съемочную площадку, мы не верим, что сериал получится. Во время работы над первым сезоном «Фишера» у нас всё время менялись руководители или шеф-редакторы. Каждый из них первым делом закрывал именно «Фишера». Затем мы звонили Фёдору Бондарчуку или Славе Муругову, и каким-то образом им удавалось вернуть проект. Это происходило несколько раз. Был один продюсер, довольно известный (не скажу, как его фамилия, но он поймет), с которым мы разговаривали про «Фишера». Он тогда сказал что-то вроде: «Да ну, кто вообще у нас в России будет смотреть нуар? Это чушь какая-то. Никто это смотреть не будет».

— Но сейчас, когда происходит расцвет тру-крайма, сериал обречен на успех.

С. К.: Дело даже не в тру-крайме. Это выигрышная тема, но вопрос в том, как с ней работать. Можно романтизировать маньяка и ужасать зрителей преступлениями, а можно снимать кино про людей. Нам кажется, именно этим мы и занимаемся. Такие истории интересно смотреть не только из-за серийных убийц. Ведь существуют, например, военные фильмы. Зрители выбирают их смотреть, потому что война — это страшный фон, который показывает человека на пике его эмоционального напряжения, страха и ужаса.

Н. К.: Да, любые экстремальные обстоятельства меняют человека. И когда ты смотришь, как другой себя ведет в такой ситуации, ты всё равно проецируешь это на себя. Типа, а что бы сделал я, если бы, не дай бог, оказался в этом месте?

С. К.: Ну да, люди смотрят Спилберга, какой-нибудь фильм в духе «Спасти рядового Райана», там вообще нет русских, и всё же ты примеряешь персонажей на себя.

— 1990-е для каждого свои, это время уже переосмысливают как миф. Что в этой эпохе принципиально важно было показать в «Фишере»?

С. К.: Нам было важно не идти за стереотипом. Мы не хотели показывать людей в малиновых пиджаках. Девяностые были очень разными, в них было много хорошего и плохого. И каждый помнит их по-своему. Это было переломное и очень интересное время, рассматривать его только с одной стороны было бы неправильно.

Н. К.: В большинстве произведений о 90-х речь идет исключительно о времени бандитизма и криминала, хотя это довольно узкое видение эпохи. Это был яркий период, вокруг было много возможностей. Появилось много новой музыки, кино, ночных клубов. Появился доступ к информации, которая раньше была закрытой. Нам казалось важным показать 90-е шире, чем обычно.

— Есть ли какие-то сценарные клише, которых вы стараетесь избегать?

С. К.: Я бы сказал, мы пытались избегать любых клише, но не уверен, что нам это удалось. У Виктора Пелевина есть прекрасное выражение «калькуляционное кино». Это когда всё просчитано наперед, все знают, в какой момент зритель испугается, где обрадуется, когда сможет отойти и выпить чаю. Существуют продюсеры, режиссеры, которые считают, что знают, как всё это устроено.

Мы стараемся писать и снимать так, чтобы нам самим было интересно смотреть это впоследствии. Если зритель будет радоваться вместе с нами и смотреть то, что нам нравится, мы будем счастливы. Ну а если нет, то нет. Зрители тоже бывают разные. У них отличается уровень образования, уровень насмотренности. Я не знаю, как можно высчитать зрительское кино. Я даже не понимаю, что такое зрительское кино. Артхаус — не зрительское кино. А есть ли авторское кино? Может ли оно быть зрительским?

— «Фишер» — ваш сценарный дебют. Чему вас научила работа над этим сериалом?

С. К.: Не нужно себе врать. Это во-первых.

Н. К.: Не нужно идти на компромиссы. Это во-вторых.

С. К.: Эта работа научила нас, что нужно работать только с теми, с кем мы говорим на одном языке. В противном случае лучше даже не начинать. Что касается количества проектов, невозможно делать много, если подходить к проекту детально, ведь мы пишем его сами. Мы сами проводим кастинги совместно с режиссером. Мы сами смотрим костюмы, говорим с художником по гриму, с оператором. Присутствуем на каждой съемке.

По этой причине мы не можем делать больше двух проектов в год, в противном случае это будет фабрика. Есть люди, которые умеют так работать, и они молодцы. Но мы, к сожалению, вряд ли так смогли бы. Мы можем сделать два проекта, за которые полностью несем ответственность. Насколько они успешны, решать не нам. Но для себя мы избрали такую тактику: мы работаем как бутик. Мы можем выпустить только две вещи, не сто две. Хотя с финансовой точки зрения было бы здорово выпускать объем побольше, но это стопроцентно будет дрянь.