Какие русские цари чаще всего появляются в кино и сериалах

В Okko продолжает выходить сериал «Государь» о правлении Петра I. Но является ли первый император рекордсменом по количеству появлений в кадре? Русские цари — частые гости на экране. То они становятся мучениками и пророками, то декоративными злодеями и визионерскими реформаторами. От Николая II до Ивана Грозного — у каждого свое драматическое амплуа, и почти всегда итоговый образ далек от исторической правды. Разбираемся, какие цари наиболее любимы экраном и что режиссеры пытались сказать с их помощью.

Николай II

Больше 40 фильмов

Киносудьба последнего российского императора сложилась странным образом: на экране его правление становится то поводом для экзотизации, то лишь прологом к революции, а сам монарх изображается как марионетка в руках судьбы и эпохи. Но фильмов про него — или тех, где он появляется как значимый персонаж, — даже больше, чем про других российских царей и императриц.

И так уж вышло, что Николай присутствует почти во всех фильмах, где звучат слова «Романовы», «Распутин» или «Анастасия» — то есть в половине всего, что снимается про «русскую душу» на Западе. Первая волна интереса к нему началась сразу после катастрофы Российской империи, сразу с 1917 года и примерно до середины 1930-х, когда еще свежа была память об отречении и казни царя. В Голливуде Герберт Бренон снимал «Падение Романовых» с переодетыми эмигрантами, а в Советской России Эсфирь Шуб монтировала «Падение династии Романовых» — монтажную хронику, где Николай дрожит на экране призраком прошлого. В те же годы сняли целую серию фильмов о Распутине, где Николай II неизбежно появлялся как слабый, неуверенный в себе подопечный сибирского старца — от «Распутина и императрицы» (кстати, именно после иска от Ирины Романовой из-за этого фильма в кинотитрах стала появляться известная всем формулировка «Все имена и события вымышлены, любые совпадения с реальными людьми и событиями случайны») до «Распутина» Марселя Л’Эрбье.

Следующая волна интереса началась в 1970-х; ключевой фильм этого периода об императоре — «Николай и Александра»  Франклина Дж. Шаффнера, того самого, что годом раньше дал миру оскароносного «Паттона» и еще раньше потряс «Планетой обезьян». Картину продюсировал Сэм Шпигель, обладатель бездонного кошелька и особой страсти к историческим полотнам масштаба «Лоуренса Аравийского». Экранизация книги Роберта Мэсси охватывает всё четвертьвековое правление царя. На выходе получился довольно экзотичный, хоть и трогательный китч: кадр заполнен таким количеством золота и двуглавых орлов, что кажется, будто мы смотрим на декоративный саркофаг для целой империи.

В девяностые многие российские и западные режиссеры вновь вернулись к последнему царю. Шахназаров в «Цареубийце» искал дорогу из позднесоветского дурдома в Ипатьевский дом, а фильм Глеба Панфилова «Романовы: Венценосная семья» показал Николая как мученика, эталонного патриарха в белом кителе, чья трагедия — это не только крах империи, но и гибель человека и его рода.

Западный взгляд на Николая II более ироничный. В «Распутине» Ули Эделя он — мягкий, неуверенный Иэн МакКеллен, теряющий страну на глазах. В китчево-комедийном «King’s Man: Начало» Николай — мягкий, но добрый человек. В голливудской «Анастасии» (1956) Николай мелькает в прологе, а в одноименном мультфильме 1997 года он совершенно теряется на фоне сатанинского Распутина.

Экранный Николай II — как правило, не герой и не злодей. Он одновременно есть и его нет. Он не решает — за него решают другие, в том числе и судьба.

Пётр I

Около 30 фильмов и сериалов

Образ Петра Великого в кино всегда был больше, чем просто персонаж костюмной драмы и реконструкции. Первый российский император почти никогда не существует отдельно от идеи модернизации, строительства государства, реформ, обновления. Пётр на экране не столько персонаж, сколько механизм, которым движется история. И, пожалуй, именно поэтому к нему возвращаются снова и снова, на каждом новом витке интереса к имперскому прошлому.

Самый известный и самый официальный образ — «Пётр Первый» (1937–1938) Владимира Петрова. В роли царя — Николай Симонов, и он излучает волю, решимость, стратегию. Кино снято в сталинское время, что чувствуется; здесь Пётр не столько человек, сколько проводник исторического прогресса, «первый большевик», предтеча будущего индустриального рывка. В 1950-х и 1960-х Пётр почти исчезает с экрана, но в 1980-м возвращается в дилогии Сергея Герасимова «Юность Петра» и «В начале славных дел». Это уже совсем другой царь: не столько громовержец, сколько юноша, пробующий себя на прочность.

В западном кино Пётр появляется редко. И, как правило, также с налетом экзотики. Самый масштабный заход — мини-сериал «Пётр Великий» 1986 года, где его играет Максимилиан Шелл: Пётр здесь — фигура грандиозная, но карикатурная: как будто решили снимать кино о варваре, который учит Европу уму‑разуму.

«Государь» Сергея Гинзбурга — попытка наконец рассказать всю петровскую историю: от Стрелецкого бунта до Северной войны. Константин Плотников играет Петра живым, почти нервным: он не бронзовый, он вспыльчивый, уязвимый, порой капризный. Вместе с Евгением Ткачуком (Меншиков) они создают экранную пару, где власть и дружба, обновление и ревность идут плечом к плечу.

Экранный Пётр берет масштабом личности. Он всегда оказывается больше фильма; возможно, именно поэтому снимать его так трудно.

Екатерина II

Около 30 фильмов и сериалов

На экране Екатерина Великая почти всегда существует в двух ипостасях — как развратная царица, правящая в постели, и как политик-прагматик, возводящая империю холодным расчетом. Эти два образа сосуществуют и временами спорят друг с другом, но долгое время побеждал именно первый. Екатерина в кино — женщина, окруженная фаворитами, одержимая молодыми телами, играющая судьбами с улыбкой обольстительницы, которой всё позволено. В западном воображении она легко сливалась с образом восточной деспотки и фигуры порочной, почти театральной — примером может служить «Распутная императрица» Штернберга с Марлен Дитрих: золото, роскошь, страсть. Эротическая Екатерина стала одним из символов киношной Российской империи — барочной, чувственной, недосягаемой.

А вот в «Царской охоте» Виталия Мельникова Екатерина, сыгранная Светланой Крючковой, — зловещая и расчетливая, коварная и решительная: женщина, для которой любовь — это ресурс, интрига — главная форма управления, а правосудие — в ее руках. Не совсем ведьма, не совсем царица, но точно та, кто знает, как использовать мужчин. Екатерина здесь — расчетливый игрок, хитрый, умный и опасный.

И вот три сериала. Российская «Великая» (2015) с Юлией Снигирь рассказывает о молодой императрице. Она еще не стала железной, но уже умеет просчитывать комбинации. «Екатерина» (2014–2019) с Мариной Александровой в главной роли — серьезный, длинный, почти хрестоматийный проект, пусть и снятый по заветам турецкого сериала. Здесь императрица — мать, политик, женщина, пережившая слишком многое, чтобы не стать жесткой. А в сатирической «Великой» (2020–2023), где Екатерину играет Эль Фаннинг, тело и политика вновь сливаются.

Иван  IV Грозный

Около 25 появлений в кино и сериалах

Из всех российских правителей именно Иван Грозный получил, пожалуй, самую мифологизированную и драматически насыщенную экранную биографию. Он интересует режиссеров не столько как политик, реформатор или военный стратег, а как мрачная метафора власти вообще: абсолютной и жестокой. Почти всегда на экране он предстает не просто как государь, а как драматическая фигура, балансирующая между гениальностью и паранойей, святостью и демонизмом. И, конечно, ключевой картиной, сформировавшей этот образ, стала незавершенная дилогия Сергея Эйзенштейна «Иван Грозный».

Это настоящий эстетико-политический манифест: первый том — торжественный, почти иконический портрет царя как спасителя земли русской, второй — мрачная готическая притча о власти, одиночестве и кровавом праве сильного. Первая часть получила Сталинскую премию, вторая была запрещена к показу, настолько явными были параллели между Иваном и Сталиным. Эйзенштейн создал образ Ивана как шекспировского героя — человека, чья воля сильнее всех, но именно из-за нее он обречен на разрушение. Этот фильм до сих пор остается основой любого разговора о Грозном в кино, задавая визуальный и драматический канон для многих исторических картин.

После Эйзенштейна к царю долго не возвращались — слишком велика была тень великого фильма. «Царь Иван Грозный» Геннадия Васильева (1991) — редкий пример попытки показать Грозного не как бронзового монстра, а как человека эпохи. Фильм избегает прямой мифологизации и вместо этого предлагает почти камерную трагедию — о власти, которой больше не на что опереться, кроме страха и казней. В постсоветское время образ Грозного возвращается. Самая мощная интерпретация — это «Царь» Павла Лунгина (2009), где Ивана Грозного играет Пётр Мамонов. Иван — религиозный фанатик, жестокий пророк, мучительно стремящийся к божественной правде и при этом утопающий в крови и паранойе. Его антипод, митрополит Филипп в исполнении Олега Янковского — последний голос совести и разума.

В западной культуре Грозный почти всегда превращается в карикатуру или символ «варварской» России. Так, в голливудском хорроре «Ужас в музее восковых фигур» он соседствует с Джеком-потрошителем и Нероном — уже не как историческая личность, а как элемент готического парка ужасов. В «Ночи в музее: Секрет гробницы» он снова восковая кукла, гротескный и комичный. Это важный сдвиг: в англоязычном воображении Иван становится не трагическим царем, но персонажем-аттракционом, чей ужас уже декоративен. Что показывает, насколько прочно Грозный вошел в глобальный пантеон исторических «злодеев», причем именно как узнаваемый символ властной жестокости.

Экранный Грозный — не просто исторический персонаж, а собирательный образ абсолютной власти. Он не всегда «плохой», но неизбежно тот, кто держит страну в страхе. Первый царь Руси бывает пророком, мстителем, жертвой, чудовищем, святым, но никогда — обычным человеком.

Николай I и Александр I

Около 20 фильмов на двоих

Два императора и два брата представляют собой почти идеальный экранный диптих. Старший, Александр, разрывается между гуманистическими устремлениями и воспоминанием об отцеубийстве, младший, воплощает порядок, долг и репрессии. Александр в кино чаще преподносится как романтический и военный герой, победивший Наполеона, Николай предстает как суровый архитектор власти, бюрократ.

В недавнем российском сериале «Александр I» монарх не просто политик, а светлая, чуть сакральная фигура, вокруг которой завязывается детально прописанная драма. Режиссер Артём Насыбулин пытается показать, что царь искал баланс между империей и личной жизнью. Он романтичный, но в то же время сложный, не вполне вписывающийся в ожидания от такой фигуры. Во многих фильмах, посвященных декабристам, его фигура ощущается присутствующей за кадром: как будто бы его отступление от реформ дало почву для восстания декабристов в 1825 году.

Николай I обычно символизирует орднунг и насилие. В «Звезде пленительного счастья» Василий Ливанов играет императора как истеричного, нервного персонажа, неуверенного в своей власти, но стремящегося ее распространить. В «Союзе спасения» Николай — молодой и решительный политик, который действует, не объясняясь. Его образ не нуждается в мотивации: он — порядок, навязываемый сверху. На экране Николай становится олицетворением того, как в российской истории власть создает систему.

Александр на экране задает вопрос: можно ли совместить самодержавие и свободу? Николай отвечает: нельзя. Первый превращается в миф — то ли ушел в Русь, то ли растворился в истории. Второй остается в реальном мире и превращает империю в механизм.