Вечные сюжеты и живые трупы: 11 экранизаций зарубежной классики

По подписке в Okko можно посмотреть французскую историческую картину Ксавье Джанноли«Утраченные иллюзии» по роману Оноре де Бальзака. Рассказываем об этой и других интересных экранизациях зарубежной классики.

События картины разворачиваются в Париже. Франция ослаблена недавней войной Наполеона со всем Старым светом. Потихоньку возрождается общество, однако творческой интеллигенции ввиду отсутствия практических навыков приходится идти на разного рода махинации, чтобы оказаться под лучами светских софитов. Таков и талантливый поэт Люсьен Шардон. Молодой человек живет, сочиняя стихи и поэмы. Однако финансов словесный креатив ему не приносит. Мечтая зарабатывать на своем таланте, Люсьен приезжает в Париж и становится членом группы оппозиционных к власти журналистов во главе с редактором Этьеном. Казалось бы, вот он — путь к богатству, роскошному образу жизни и успеху. Однако позиция «быть против» несет за собой и негативные последствия, к которым Люсьен оказывается не готов.

Самая классическая, трагическая и растиражированная история любви прочно ассоциируется с именем Уильяма Шекспира. Хотя, конечно, ее сюжет был известен и раньше (например, в итальянской новелле Маттео Банделло). Как показал карнавально-зрелищный фильм База Лурмана, история вполне может работать в современных декорациях. Точнее, для нас уже в декорациях ушедших развеселых американских девяностых.

Это те же шекспировские монологи Ромео и Джульетты в устах молодых и прекрасных Леонардо ДиКаприо и Клэр Дэйнс, одетых по последней моде времени. Вместо бала — маскарадная вечеринка в особняке с бассейном, вместо дуэлей — перестрелки. И так далее. Выглядит как чудесный китч, а саундтрек фильма стал отдельным культом. Еще здесь отчетливо видно, что несчастные влюбленные были подростками. А ведь обычно режиссеры, берясь за экранизацию пьесы, автоматически завышают возраст героев.

Книга Даниэля Дефо — один из первых романов в современном смысле, который по-прежнему интересен читателю. Хотя бы в виде адаптаций: например, детских книг или обновляющих сюжет фильмов. Луис Бунюэль в свое время числился среди самых радикальных авторов раннего кино. Чего по экранизации «Робинзона Крузо» так сразу незаметно. Зато это был крупнейший хит режиссера в Америке, его первый цветной и англоязычный фильм. Актер Дэн О’Херлихи даже претендовал на «Оскар», проиграв Марлону Брандо.

Впрочем, конечно, Бунюэль и не думал сдаваться в мейнстрим: фильм не просто раскрашенная движущаяся иллюстрация. Его Крузо — белый колонизатор, очищенный от цивилизации и переосмысляющий себя в качестве человека. Попутно к нему в галлюцинозе является призрак отца, а Пятница оказывается равным собеседником в революционном диспуте. Ну и, конечно, фильм издевается над цивилизацией с культом потребления — нож и вилка такие же его атрибуты, как кандалы.

Нарицательный персонаж, означающий вдохновенного фантазера, был когда-то реальным человеком. Кстати, тесно связанным с Россией — именно с нашей страной когда-то ассоциировались небывалые рассказы немецкого офицера. В литературе фигура Мюнхгаузена появилась в середине XVIII века. Затем вышла французская книга Эдмона Распе и немецкая обработка Готфрида Бюргера. На основании этих и других мюнхгаузеновских историй снял свой фильм сказочник Гиллиам.

Если корифей сюрреализма Бунюэль вынужден был сдерживаться в своем «Робинзоне», англичанина из труппы Монти Пайтона не останавливало ничего. Это подчеркнуто условное кинопроизведение с немыслимым сюжетом. Говорят, после «Бандитов времени» о детстве и «Бразилии» о зрелости «Мюнхгаузен» Гиллиама завершал своеобразную трилогию, обращаясь к старости. Барон-выдумщик — старик, который спасается от смерти, превращая свою жизнь в искусство. Сам фильм, хотя сравнительно малоизвестен, обязателен к просмотру поклонникам Гиллиама — абсурдизм, чудные декорации и спецэффекты, веселый гротеск и грустная сатира автора как нельзя лучше подходят истории Мюнхгаузена, безвременного и всегда молодого.

«Фаустов» в истории мирового кино, конечно, было много, включая немой шедевр Фридриха Вильгельма Мурнау. Сокуров — один из считанных авторов, кто в XXI веке мог подступиться к Гёте с намерением создать оригинальное высказывание. И этот фильм, снятый в холодных тонах, пропитанный физически ощутимым чувством дьявольского омерзения, безусловно, оригинален. Настолько он не про жалкую фигуру здешнего Мефистофеля, который сжался до размеров карикатурного ростовщика, а также не про любовь Фауста и Маргариты. Про что же? Сам Сокуров утверждает, что про жажду власти.

Фауст по-немецки значит «кулак», и фильм здесь в ряду тетралогии власти режиссера. Ленин («Телец»), Гитлер («Молох»), Хирохито («Солнце») и Фауст выстроились, как пальцы на ладони. Переходя от исторического исследования к литературной категории, Сокуров показывает, что для него нет большой дистанции между образом документальным и трансцендентным.

Неочевидный пункт в подборке. Кубрик выбрал для экранизации малоизвестный роман Уильяма Теккерея, которого знают, в том числе кинозрители, скорее по «Ярмарке тщеславия». Отчасти фильм снимался «вместо» неосуществленного замысла Кубрика о Наполеоне: великую личность в качестве главного героя, сменил человек скорее ничтожный. История авантюриста Линдона в Европе XVIII века с точки зрения режиссера была, во-первых, наглядной демонстрацией уничтожения человека жерновами судьбы и времени, а во-вторых, площадкой для формального эксперимента. Это скрупулезно визуально воссозданная эпоха Просвещения, турнюров, напудренных париков, Семилетней войны.

В кадрах фильма оживают картины старых мастеров, фантазии архитекторов и садовников барокко воплощаются в декорациях Кубрика. Впридачу всё снималось при естественном свете, включая ужины при свечах — нетривиальная операторская задача для того времени. Короче говоря, это фильм-музей и максимально возможное путешествие в утраченное прошлое через экран. Впрочем, по крайней мере, один анахронизм в картине есть — музыкальный. В сценах, когда Барри видит свою роковую любовь — баронессу Линдон, звучит Шуберт. Герои тогда не могли его слышать, но который один выражает романтическую гамму чувств в их душе.

Вершина французской прозы XVIII века — эпистолярный роман Шодерло де Лакло о сексуальных нравах дореволюционной аристократии. История лжи, коварства и интриг, которые погубили несколько человек, во время написания маскировалась под назидательное чтиво, а позднее была воспринята как предтеча психологической литературы. Если Татьяна вообразила любовь к Онегину под воздействием прочитанных французских романов, чуть ранее французы с их эпистолярной культурой превратили в литературу личную жизнь представителей высших классов. Соблазнитель Вальмон остался символической фигурой, сама же книга экранизировалась множество раз.

Есть и старый шедевр Роже Вадима, и осовремененная версия «Жестокие игры», любимая подростками нулевых, и недооцененный фильм Милоша Формана. Но когда нужно выбирать что-то одно, пускай это будет болезненно красивая версия Стивена Фрирза. Здесь за толстым слоем пудры элиты общества словно проглядывают сифилитические язвы. Изображают историю в лицах суперзвезды: Джон Малкович, молодые Киану Ривз с Умой Турман и блистательная Гленн Клоуз.

Советское киноискусство времен застоя было одержимо классической литературой. Хотя бы потому, что большая ее часть была разрешенной. Впрочем, это обстоятельство вряд ли больше всего волновало забронзовевшего корифея Сергея Герасимова. Мини-сериал он поставил на основе дипломного спектакля своих учеников-актеров. Так в советском кино появились новые секс-символы — Николай Еременко-младший и Наталья Белохвостикова. А госпожу де Реналь играла Наталья Бондарчук в расцвете карьеры.

«Красное и черное» — роман, с которого наряду с произведениями Бальзака начиналась реалистическая литература позапрошлого века. То есть история простолюдина Сореля, одержимого успехом в жестоком классовом обществе того времени, предшествовала и русской классике. В этом смысле экранизации Стендаля почти всегда интересны. Версия Герасимова, возможно, несколько тяжеловесная, но добросовестная и точная, а на фоне сегодняшних сериалов и не слишком долгая.

Магнум опус Виктора Гюго — один из романов, в котором сохранен, как в янтаре, современный автору мир. Здесь есть вся Франция: революционная, бедная, буржуазная, католическая, атеистическая, со всеми страхами, предрассудками и предчувствиями времени. Перенести этот воссозданный демиургом-Гюго мир на экран — задача практически неподъемная. Как правило, режиссеру подвластны лишь какие-то ее аспекты: история поднявшегося со дна каторжника Вальжана или любовь Козетты на баррикадах.

Сравнительно недавняя экранизация «Отверженных» отчасти передает пафос оригинала через музыкальные номера. Это масштабно, классично, но и современно. Сегодня Том Хупер, возможно, осмеян за «Кошек», но 10 лет назад после оскароносного успеха «Король говорит!», он ходил у Голливуда в любимцах. И в случае «Отверженных» не зря: это трогательное и упоительное зрелище с прекрасными актерами. Некоторые из них — особенно Хью Джекман — еще и неплохо поют, а Рассела Кроу мы любим не за это.

Питер Динклейдж только что отменно сыграл Сирано де Бержерака в фильме Джо Райта — среди десятков киноверсий эта, надо думать, всё же запомнится публике. Но не каждый вспомнит, что еще более радикально героя Эдмона Ростана преобразили в советском подростковом фильмы Инны Туманян. Здесь его играет совсем юный Михаил Ефремов (а его великий отец Олег Ефремов на экране в роли директора школы).

Действие перенесено в советскую провинцию семидесятых годов. Сирано в данном случае — очень умный и обаятельный, но комплексующий из-за небольшого роста школьник Копейкин. Интрига развивается по колее сюжета оригинала: наш Бержерак помогает товарищу, который влюблен в ту же девушку, что и он сам. Причем Копейкин знает книгу Ростана и сам понимает, что следует лекалам вечной истории. Оказывается, вопросы чести, класса, социального разделения и беспокойного чувства всё те же, несмотря на столь разное место действия. Классика оживает наглядно.

Создание книги о Франкенштейне почти так же символично, как рождение монстра в романе. Извержение вулкана в Малайском архипелаге привело к резкому похолоданию в Европе. В 1816-м несколько английских аристократов скучали в плохую погоду на берегу Женевского озера. Каждый из компании на спор решил написать фантастическую повесть. У серьезных поэтов Джорджа Байрона и Перси Шелли дело не пошло. Зато врач Байрона Джон Полидори изобрел фигуру вампира в своем одноименном произведении, а 18-летняя Мэри Шелли осчастливила мир историей «Франкенштейн, или современный Прометей». В рассказе об ученом, сотворившем живое существо, которое ему жестоко отомстило, слились мифы о средневековой алхимии и ожидания технического прогресса — чудеса месмеризма и электричества.

Книга произвела огромное впечатление на читающую публику, но по-настоящему монстр Франкенштейна прославился спустя 100 лет в двух фильмах Джеймса Уэйла от студии Universal. От сюжета Мэри Шелли осталось не очень много, но сохранилась идея ответственности науки и искусственно созданного разума. Плюс новаторские спецэффекты, драматизм триллера, а главное иконический образ живого трупа, созданный великим Борисом Карлоффом. Кино демонстрирует, как писательница предвикторианской эры предсказала мотивы массовой культуры будущего: в монстре проявлен лик страшного двадцатого столетия, когда романтические страшилки обернулись реальностью.