«По Фрейду» с Энтони Хопкинсом и Мэттью Гудом: Скучная исповедь

Завтра в российский прокат выходит историческая драма По Фрейду». В главных ролях — Энтони Хопкинс и Мэттью Гуд. Это история гипотетической встречи известного психоаналитика Зигмунда Фрейда и профессора философии и будущего писателя Клайва Льюиса. Объясняем, почему режиссеру Мэтту Брауну не очень удалось экранизировать и вдохнуть жизнь в пьесу «Последний сеанс Фрейда».

Встретились как-то Фрейд и Льюис и, закидываясь виски и морфием, день напролет проговорили о Боге, справедливости и смысле жизни. А аккомпанементом им были всеобщая паника, воздушная тревога, военные ультиматумы по радио и собственные горькие воспоминания — на дворе сентябрь 1939-го, последний месяц в жизни Фрейда и первый в истории ужасной мировой войны. Вот, собственно, и всё. Если вам это напоминает камерную театральную постановку — это неспроста. Главная интрига — для чего нужно было переносить ее на экран. К сожалению, она так и не будет раскрыта.

40 лет назад профессор психиатрии Арман Николи для лекций о Фрейде в Гарварде придумал любопытный прием: каждому тезису воинствующего атеиста Фрейда он противопоставлял антитезис проповедника и автора «Хроник Нарнии» Клайва Льюиса. Лекции значительно оживились, а позже легли в основу книги Николи «Проблема Бога: полемика К. С. Льюиса и Зигмунда Фрейда о Боге, любви, сексе и смысле жизни». В 2009-м американский драматург Марк Ст. Джермейн написал по ней пьесу «Последний сеанс Фрейда», которую и решил перенести на экран Мэтт Браун («Канатная мастерская», «Человек, который познал бесконечность»).

По всей видимости, ставка была на громкие имена героев пьесы и безусловные таланты актеров, их воплотивших: Зигмунда Фрейда сыграл великий Энтони Хопкинс, а Клайва Льюиса — талантливый и проникновенный Мэттью Гуд («Матч Поинт», «Игра в имитацию»). Этим достоинства фильма исчерпываются. Хопкинс и Гуд играют двух умнейших людей в абсолютно дурацкой, чисто гипотетической ситуации, когда они вынуждены декламировать чужие студенческие конспекты своих учений без единого шанса прийти к какому-либо консенсусу. Если вспомнить действительно захватывающие камерные драмы, будь то «12 разгневанных мужчин» Сидни Люмета или «Резня» Романа Поланского, да хотя бы недавний испанский хит «Невидимый гость» Ориола Паоло (последний наиболее показателен, в нем также всего два основных героя), всех их объединяет одно — разговор, который становился сюжетом фильма, необратимо менял всё. Герои перерождались, меняли мировоззрение, открывали свое истинное лицо, удивляя и себя, и зрителей. Экранным Фрейду и Льюису уготовано быть просто марионетками в обучающем фильме, который в лучшем случае побудит зрителей подробнее познакомиться с трудами реальных прототипов.

Беседа о религии, детстве и фантазиях, которую затевают Фрейд и Льюис на экране, изначально обречена — два джентльмена сдержанно обмениваются колкостями, чтобы в итоге вежливо пожать друг другу руки и разойтись, оставшись каждый при своем. Нечто подобное могло бы стать фильмом в руках Ивана Вырыпаева или покойного Алексея Балабанова, герои которых, как истинные достоевцы, готовы из-за абстрактных идей рвать на себе тельняшку и разводить бурю в стакане. Но это были бы уже не Фрейд и Льюис. Впрочем, их реальные прототипы тоже никогда не встречались, как объясняет финальный титр. Встречаться им было незачем, полемика атеиста и ярого христианина существует только на бумаге в книге Николи, и то в качестве занимательного ученического упражнения для студентов.

Для зрителей оно, пожалуй, не будет даже занимательным. В самом начале воображаемой беседы Фрейд произносит ключевое: «То, что люди мне рассказывают, для меня значительно менее интересно, чем то, о чем они предпочитают не говорить». Герои картины — не исключение. Два незнакомых до этой встречи джентльмена на протяжении всего фильма не откровенничают, оба многозначительно отмечают взаимные умолчания. В их жизни было много трагичного: Льюису видятся окопы Первой мировой и волшебный лес в коробке из печенья, куда он еще ребенком сбегал в своих фантазиях, Фрейд вспоминает любимую дочь и внука, потеря которых стала для него катастрофой и положила начало глубочайшей депрессии. Но все эти трагедии и в жизни, и на экране остаются фигурами умолчания, темами болезненными и невозможными для вымышленной встречи.

Оба в итоге сходятся только в одном: под бомбами одинаково страшно и атеисту, и верующему — очередной трюизм, из которых соткана вся картина. Возможно, проблема болтливой киноадаптации в том, что сказано слишком много для фильма, но недостаточно для разъяснения философии героев. Мировоззрение двух мыслителей XX века, наверняка подробно описанное в лекциях, при переносе на большой экран превратилось в набор тезисов, краткий конспект для чайников, фразочки для умных статусов школьницы, но не более того.