Грустное кино и беспокойные сердца: «Голубая луна» Ричарда Линклейтера

Фильм Ричарда Линклейтера — настоящее счастье, особенно когда фестиваль перевалил за половину. После жанровой насыщенности, неказистой поэзии, громкого, тягучего, интеллектуального и разбитного кино — спокойствие режиссерского решения, абсолютное доверие актерам и одна декорация на весь фильм бесценны. Но куда более важен фильм своими смыслами, которые внезапно подсвечивают современность из далеких 1940-х. Действие камерной драмы ограничивается стенами одного ресторана. В главных ролях в «Голубой луне» Итан Хоук, Эндрю Скотт и Маргарет Куолли. Ирина Марголина делится первыми впечатлениями о фильме.

С первых же кадров Линклейтер намечает территорию нуара: пропойца в плаще и федоре неуверенно продвигается по темной подворотне и опускается в лужу прямо у подножия мусорного бака. Звучит первое слово — одно из главных средств выразительности фильма — и это нецензурщина.

Дальше Линклейтер безо всякого нагромождения конструкций дает лаконичный титр о смерти поэта Лоренца Харта (нашего главного героя в исполнении Итана Хоука) и отправляет зрителей на семь месяцев назад. В театре как раз идет премьера легендарного мюзикла «Оклахома!», первого музыкального произведения Ричарда Роджерса (Эндрю Скотт), которое тот создает в соавторстве с кем-то другим, а не с Хартом. Сам Харт уже давно, больше десяти лет, ничего нового не писал, зато успел уверенно скатиться в ту фазу жизни, которую обычно при заключении брака называют «в болезни». Причем так о себе говорит сам герой. Он вообще много о чём говорит, и, за вычетом отдельных диалогов, которые по-прежнему направляет Харт, фильм становится практически моноспектаклем (за что Хоук, надо сказать, вполне достоин награды).

У Хоука было время подготовиться к этому фееричному перформансу (фразы из него и вправду летят как фейерверки). Дело в том, что Линклейтер задумал для актера эту роль еще 12 лет назад: тот получил сценарий и буквально заскакал от счастья, но Линклейтер тогда сказал, что артист еще слишком молод, нужно подождать. Благо и Хоук, и сам Линклейтер ждать умеют. Именно благодаря своей трилогии «Перед…» с Хоуком режиссер и обрел мировую известность, заодно принеся ее и актеру: каждый фильм трилогии был разнесен во времени на девять лет (с 1995-го по 2013-й). Почти столько же в сумме снимал Линклейтер свое «Отрочество» (2002–2013). И вот теперь, когда пришло время для фильма о гениальном Харте, Линклейтер не медлил. Как и его пьющий герой, который лихо опрокидывал рюмку виски и выдавал тираду о том обилии счастья, которое таится в этом маленьком сосуде, — так же и Линклейтер даже на улицу зрителя не выпустил, чтобы не расплетать эту концентрацию эмоций, текста, любви.

Конечно, камерность, да еще и такое внимание к диалогам и монологам настораживают — и правильно. Есть все шансы, что актерский перфоманс превратится в чистый театр, к тому же тут и потенциальная сцена есть — мы всё время находимся в помещении ресторана, и оператору нужно как-то выкручиваться из этой непростой ситуации. Тут и вступает в силу то самое доверие, выработанное что между Линклейтером и Хоуком, что между режиссером и оператором Шэйном Ф. Келли. И оно себя более чем оправдывает.

Блестяще написанный сценарий Роберта Каплова оживает на устах Хоука, а камера Келли не останавливается ни на минуту, направляя и разнося эти слова по залу: то она находит потаенные местечки, то умудряется из одной сделать пять или шесть локаций. Но главное, что главный герой — не такой уж и главный. Он не столько гений, сколько забытый гений. Точнее, забытый человек. Его и на момент действия, в 1940-х, вспоминают со скрипом, что уж говорить про сегодня. Но, как только он начинает перечислять написанные им песни (Blue Moon, My Funny Valentine или Manhattan), какая-то невероятная тоска об этом утерянном имени, человеке и его страстях пригвождает к экрану.

Конечно, здесь очень много меланхолии, но рождается она в действии, а не в закадровом джазе, которым всё больше стали злоупотреблять режиссеры конкурсной программы. Это грустное кино говорит про сегодня именно что своей грустью, а монолог этого забытого человека может стать монологом любого. Любого влюбленного, любого писателя, любого человека в кризисе. И неважно, что время действия — 1943 год. Никакие временные рамки тут ни при чём. Ничто не может устареть в неразделенной любви или в том, как писатели ищут то самое слово. Ничто не может устареть в том, как матери отправляют своих сыновей на войну. И они, молодые, идут и не возвращаются. Даже «Касабланка», которую бесконечно цитируют Харт и бармен, не устаревает. Вот и получается, что в этом очень спокойном по своему методу фильме бьются очень беспокойные сердца. И снова звучит Blue Moon. Только теперь уже совсем по-другому.