Восточные сказки: История иранского кино

Кинокритик Тимур Алиев рассказывает краткую историю иранского кинематографа.

Начиная с 1990-х иранское кино стали открывать для себя в разных концах света. Критики и жюри фестивалей по сей день не упускают возможности наградить кинематографистов из этой восточной страны. Однако в истории национального кино Ирана были и взлеты, и падения.

Исламская республика Иран — одно из немногих теократических государств на планете. Ее правители не всегда благоволили развитию кинематографа в стране. Неудивительно, что большая часть иранских фильмов в той или иной степени политизирована.

От фотографии к кино

Пионером иранской кинематографии называют Мирзу Ибрагим-хана — придворного фотографа шаха Мозафереддина, правителя Ирана. Более известный как Аккас Баши (в переводе с фарси «главный фотограф»), Мирза снимал шаха во время его визита в Париж в июле 1900 года. Там он познакомился с творчеством небезызвестных братьев Люмьер и рассказал о нем шаху.

Мозафереддин поручил фотографу привезти все необходимое оборудование в Тегеран, чтобы снимать кино на родине. Аккас Баши уже к осени 1900-го показывал ближайшему кругу семьи шаха, иранским министрам и их слугам фильмы о зоопарке Мозафереддина и дне ашуры (исламского обряда) в Тегеране. Так правитель из династии Каджаров способствовал появлению в стране кино.

Звук, кинотеатры и школа кино

Первый публичный кинопоказ в Иране также связан с Мирзой Ибрагим-ханом — он устроил его на заднем дворе своего магазина-фотоателье. Собственных фильмов до середины 30-х годов XX века в стране практически не было, поэтому демонстрировали в основном иностранные короткометражные комедии, а также иранскую хронику. К тому же в Иране попросту не было залов для показа фильмов.

Ситуация изменилась с появлением первой киношколы, которую в 1925-м создал Ованес Оганян. Этот армяно-иранский режиссер получил образование еще в Российской Империи. Именно Оганян снял первый полнометражный немой иранский фильм «Аби и Раби», ремейк популярной датской комедии. Через несколько лет вышла «Девушка-лурка» (луры — один из народов Ирана), первый звуковой иранский фильм. Да, спродюсировала кино компания из Британской Индии, а режиссером был уроженец Бомбея Ардешир Ирани, однако именно эта картина стала первой, в которой персонажи говорят на фарси.

Примечательно, что в «Девушке-лурке» впервые на экране появилась женщина, а фильм без цензуры демонстрировали в кинотеатрах мусульманской страны. Был у истории любви Джафара и Гольнар и побеге влюбленных из Ирана и политический подтекст. Он заключался в сопоставлении уровня жизни и благосостояния иранского государства при правлении династии Каджаров и сменивших их Пехлеви. После премьеры правительство шаха Резы использовало фильм как инструмент пропаганды и демонстрации своих персональных достижений. Кино стало хитом проката.

Послевоенное кино. Зарождение новой волны

Говоря о послевоенном иранском кино, важно назвать два имени — Исмаил Кушан и Дарьюш Мехрджуи.

Получив образование в Германии, Кушан вернулся на родину и создал первую иранскую кинокомпанию Mitrafilm. Он продюсировал фильмы самых разных жанров — от романтических комедий и исторических эпосов до деревенских мелодрам и мрачных триллеров.

В конце 60-х кино Ирана смогли оценить в Европе. Одним из первых иранских фильмов, получивших награды международных фестивалей, стала «Корова» Дарьюша Мехрджуи. Экранизация пьесы Голам-Хоссейна Саеди о крестьянине и его любимой корове получила государственное финансирование, однако была запрещена министерством культуры для показа как внутри страны, так и за ее пределами. По одной из версий, цензоры неоднозначно относились к Голам-Хоссейну. Писатель не раз критиковал власть шаха из династии Пехлеви.

В 1971 году «Корову» контрабандой вывезли из Ирана и показали на Венецианском фестивале. Несмотря на то, что критикам пришлось смотреть кино на фарси без субтитров, картина Мехрджуи получила приз ФИПРЕССИ. А через год ее показали в Берлине в программе Forum и в «Двухнедельнике режиссеров» Канн. «Корову» считают одним из ярчайших фильмов первой иранской новой волны. Она зародилась как ответ на устаревшее кино, уже не отражавшее современную жизнь общества.

Постреволюционное кино. Вторая волна и эмиграция

В конце 70-х Иран сотрясает крупнейшая на Востоке исламская революция, результатом которой становится упразднение монархии и создание теократической республики во главе с аятоллой Хомейни. Вслед за изменением политического устройства началась исламизация общества во всех сферах жизни. В культуру стали проникать атрибуты мусульманского средневековья. Национальный кинематограф не мог не отреагировать на изменения такого рода.

Творчество режиссеров второй иранской новой волны пронизано стремлением преодолеть сжимающиеся тиски ограничений. Цензоры шаха сменились религиозными фанатиками шиитского толка. Часть кинематографистов уехала из страны и забросила ремесло. Другие же пытались адаптироваться под обновленные правила, насаждаемые высшим руководителем. Но большинство режиссеров просто ушло в подполье, снимая кино неофициально.

Как и «Корову» Мехрджуи, картины иранских режиссеров много раз вопреки решению властей вывозили из страны для показа на международных фестивалях. C 1977-го по 1985-й в Иране сняли всего лишь около 100 фильмов, большую часть которых запрещалось экспортировать за границу (посмотреть их могли лишь те, кто знал фарси). Своеобразный «железный занавес» нарушил Амир Надери и его лента «Бегун», вышедшая в середине 80-х.

Это кино родилось в вынужденном самоограничении и искало путь к мировой культуре, предлагая ей универсальную историю о движении вперед. Надери снял иранский ответ «Четыремстам ударов» Трюффо, который также бунтовал против «папиного кино» во Франции. Некоторые критики считали «Бегуна» пророческим: будто бы Надери говорил о собственных стремлениях, на тот момент прятавшихся в его подсознании. В 1990 году Амир покинул Иран, продолжив снимать уже в Америке.

Не менее знаковой для второй новой волны стала картина «Где дом друга?» классика иранского кино Аббаса Киаростами. История про школьника, который по ошибке принес домой тетрадь своего одноклассника, — метафора как обостренного чувства долга, так и проявления рядового героизма — ключевой детали сельского населения Ирана, зачастую скрытой от глаз общественности.

На стыке поэтического повествования и документальной истории работал и другой большой иранский автор Мохсен Махмальбаф. Фильм «Миг невинности» отталкивался от реального случая из жизни режиссера. В подростковом возрасте он напал на полицейского и попал в тюрьму. В этой картине Махмальбаф искусно переплел формат «кино о кино» с рефлексией собственного прошлого.

Ближе к концу 90-х годов иранское кино вновь громко заявило о себе. Драма Маджида Маджиди «Дети небес» рассказывала о бедных брате и сестре, вынужденных по очереди ходить в школу в одной поношенной паре обуви. Картина была номинирована на «Оскар» в категории «Лучший фильм на иностранном языке». Как и другие фильмы постреволюционного периода, Маджиди снимал подпольно — как по цензурным соображением, так и ради реалистичного изображения городской среды.

«Женское кино». Третья волна и современность

В 2000-е одной из центральных тем иранского кино стала женщина. Многие режиссеры-мужчины, пришедшие в индустрию (по-прежнему подпольную), начали говорить о правах и свободах женщин, попутно раскрывая их внутренний мир. Не менее интересные и смелые работы появились и у самих режиссерок.

17-летняя Самира, старшая дочь Мохсена Махмальбафа, в 1998 году появилась в Каннах с полнометражным дебютом «Яблоко» — игровой реконструкцией реальных событий о двух девушках, которых строгий отец запирал дома. Он не позволял им ходить в школу и как-либо социализироваться, из-за чего обе выросли отсталыми в развитии. Наследуя гибридной эстетике, которую в ранних работах использовал ее отец, Самира подняла тематику перемен и прогресса для нового поколения зрителей, укоряя молчаливое терпение иранского общества.

Киносемейство Махмальбаф не сбавляло обороты все нулевые. В 2000-м в конкурсе Венеции показали ленту «День, когда я стала женщиной». Три новеллы Марзии Махмальбаф, жены режиссера, рассказывали о том, что девушка может общаться с кем захочет, осваивать любые профессии и даже распоряжаться финансами по собственному усмотрению. Для восточного кинематографа такая репрезентация — настоящий шок и трепет.

В 2007 году с игровым дебютным фильмом в Торонто приехала 19-летняя Хана Махмальбаф, младшая дочь классика. В ленте «Будда рухнул от стыда» Хана представила 5-летнюю девочку, живущую в пещерах, которые появились после взрыва статуи Будды талибами в 2001 году в Афганистане. Она тянется к знаниям (очевидно, чтобы вырваться из этого ада в дальнейшем). Для этого ей приходится рано взрослеть, сражаясь то с мужским превосходством, то с призраками войны, то с не по годам жестокими мальчишками, которые норовят закидать ее камнями. Точно так же их отцы когда-то забивали женщин на глазах у детей.

Женщины Ирана были ограничены в правах, причем в самых необычных сферах. Например, лента «Офсайд» режиссера Джафара Панахи, ученика Киаростами и обладателя многочисленных фестивальных наград, повествовала о болельщицах, желавших поддержать сборную на чемпионате мира (кстати, кино снимали во время квалификационного матча сборной по футболу). Но в этой стране женщины не могли посещать стадион во время соревнований по мужским видам спорта. Панахи превратил историю проникновения болельщиц на игру в сатирическую зарисовку, развивая мысль о надуманности этого и многих других запретов.

Не страшатся иранские женщины и рефлексии непростых страниц истории своей страны. Маржан Сатрапи экранизировала свой графический роман «Персиполис». В нем нашлось место и ее детству, и Тегерану накануне исламской революции, и ирано-иракской войне 80-х, и оценке этих событий через призму воспоминаний юной Сатрапи. Видеохудожница Ширин Нешат в конце 2000-х экранизировала роман Шахмуш Папсипур «Женщины без мужчин». Ее интересовали гендерные проблемы в Иране накануне государственного переворота 1953 года.

Не остался в стороне и Асгар Фархади, один из лидеров третьего поколения иранских кинематографистов. Его драма «Развод Надера и Симин» принесла Ирану первый в его истории «Оскар». История разрыва мужа и жены разительно отличалась и от благостной поэтики Киаростами и Маджиди, и от политической заряженности семьи Махмальбаф. Фархади оттолкнулся от обманчиво тривиального реализма, на самом деле его интересовал быт героев и их страхи. Эмоциональный конфликт приводил зрителей к неожиданно амбивалентному финалу.

В 2010-х акцент на женских историях уступил лидерство теме жизни и смерти. Яркий пример — альманах «Зла не существует», забравший «Золотого медведя» на прошлогоднем Берлинале. В четырех небольших новеллах Расулоф размышляет о природе зла и законах шариата, подталкивающих людей к убийству. В отличие от коллег по цеху режиссер обращает внимание на внутренний мир исполнителей наказания, а не его жертв.

Об изъянах системы правосудия говорит и Масуд Бахши в основанном на реальных событиях фильме «Ялда — ночь прощения». После показа на фестивале «Фаджр» (иранский вариант «Кинотавра») лента почти через год попала на Sundance, откуда увезла главный приз программы «Мировое кино». В центре внимания реалити-шоу, на котором решается судьба человека. Родственники жертвы должны простить или покарать юную девушку, обвиняемую в убийстве супруга. Ведущий ток-шоу разговаривает с участниками и открывает зрителям все новые детали произошедшего. У Бахши получилось одно из самых острых противостояний добра со злом в новейшей истории иранского кино.