Нестрогий режим: Почему тюрьма стала так часто появляться в российских сериалах и фильмах

Одной из ярких сериальных новинок осеннего сезона стал сериал «Шеф» — кулинарное драмеди с Денисом Прытковым о настоящем мастере высокой кухни, который открывает ресторан в женской колонии. Все эпизоды шоу можно посмотреть на Premier. За 2024 год это уже минимум пятый проект, сюжет которого разворачивается в местах не столь отдаленных. Тюрьма — пространство, в котором социальное и иерархическое всегда подсвечивает политическое, вне зависимости от жанра, хочет того киноиндустрия или нет. Вопрос в том, почему тюремный сюжетный троп набирает такую силу, особенно в комедии, и зеркалом для какого героя он является. Пытаемся разобраться.

Высокая кухня пресных чувств: «Шеф»

От премьеры пилота на одноименном фестивале в Иванове до запуска полноценного сезона прошло полтора года, но пропорции драмеди в сериале остались дозированы грубовато, граненым мерным стаканом. Главный герой — шеф-повар Кай, который попадает в черные списки всех ресторанов Москвы после конфликта с человеком с погонами и отказа дать взятку. Женская колония № 14 на улице Свободы — финальная точка на его безрадостном маршруте, заключенные — единственные подчиненные, которых нужно то приручать, то укрощать, поскольку строить уважительные профессиональные отношения не получается. Главную роль исполняет Денис Прытков (приглядитесь внимательно, возможно, это ваш новый краш). Актер впечатляюще превращается в повара на грани нервного срыва, который тем не менее противостоит тюремной экосистеме и преображает ее. Герой отчаянно отстаивает право быть полезным обществу, оставаясь при этом собой, и проповедует компетентность как религию.

Несмотря на возможность покинуть тюрьму в любой момент, Кай оказывается в профессиональной, а значит, и социальной изоляции, прямо как его заключенные-ассистенты. Но, видимо,, не в силах осознать свое положение, повар сосредоточивает все мечты и трагедии в одной точке — шоу, которое непременно должно снять чиновничье проклятие. Это тот самый затык, о который проект спотыкается всякий раз, стоит ему набрать драматургическую силу: самая высокая точка хэппи-энда сосредоточена в сериале вокруг «Русского шефа» — не то Chef a la Russe, не то одного из множества кулинарных реалити, которые на конвейере «Пятницы» переизобретают себя и неотличимых доппельгангеров.

С одной стороны, это отлично выверенное и срежиссированное шоу, которое выглядит увлекательно и ни на минуту не сбивается с взвинченного темпа (если он проседает, интонацию подхватывает агрессивный фанк). С другой стороны, «Шеф» настолько хочет быть второй «Точкой кипения», что сложно понять, зачем вообще смотреть то, что мы уже видели. Тем более что в целом весь сезон повторяет сюжет «Медведя» — чикагская команда поваров тоже пыталась превратить свою забегаловку в ресторан высокой кухни за считанные месяцы. Отчаянное бесстыдство, с которым шоу мимикрирует под своих предшественников, провоцирует зуд раздражения — этот дискомфорт становится тем сильнее, чем чаще в сериал прокрадываются оригинальные и удачные эпизоды. Впрочем, влюбленность всех причастных к драмеди «Пятницы» в своих предшественников настолько очевидна, что это даже подкупает, тем более что история разворачивается в узнаваемых отечественных реалиях. Третий референс — «Билли Эллиот» — выглядит, пожалуй, наиболее удачным: это история маленького Кая, который, сцепив зубы, оттачивает кулинарное мастерство, вопреки желаниям авторитарного отца. В антураже постсоветского ретро этот блок, пусть и крошечный, отточен особенно остро.

Помимо того что «Шеф» — сериал, к которому сложно быть равнодушным, по мере продвижения к финалу он отчетливо фиксирует тревожный запрос: заключенным колонии (некоторые из которых — участницы шоу «Пацанки»), как и поварам, нужна крепкая рука хозяйственника, который их пожурит, направит и накажет. Возрастающая регулярность, с которой тюремный троп мелькает в отечественной сериальной и киноиндустрии, выглядит симптоматично и этим проектом не ограничивается.

Российская тюрьма — пространство, которое сосредоточивает в себе страхи и интригу, поскольку оно непроницаемо, но встроено в культурный код всякого, кто знает имена не только маньяков, вписанных в нашу историю, но и знаковых политических заключенных. При этом нельзя сказать, что в центр тюремного тропа помещена легенда о преступном мире — эту нишу монополизировали криминальные драмы о 1990-х. Недаром персонажи, населяющие места отбывания наказания в сериалах и фильмах, — осужденные по относительно легким статьям, которые угодили в колонию-поселение по собственной глупости. Многие из заключенных в реальности довольно молоды — это подмечает, к примеру, документальный проект Юлии Бобковой «История российских тюрем».

Тюрьма часто оказывается на периферии нашего внимания, и потому она притягательна, даже если в ней нет ничего благородного или неоднозначного. О том, что люди (например, сотрудники ФСИН) носят тюрьму в себе, не имея возможности оставить ее за высокими стенами, говорил короткий метр «Хребет», представленный на фестивале «Маяк», а в будущем году нас ждет сериал «Аутсорс» — триллер Душана Глигорова о жуткой практике продажи права на убийство заключенного накануне отмены смертной казни. Однако заметно чаще в фильмах и сериалах тюрьма предстает лишь замкнутым пространством, в которое главные герои, преимущественно ситкомов, заглядывают с туристическим любопытством и соглашаются остаться подольше, чтобы окультурить неотесанных заключенных.

Карательное перевоспитание: «Исправление и наказание»

Комедия, которая начинается в духе «Пункта назначения», сразу рисует широкими, но убедительными мазками портрет олигарха Верхоланцева (Артур Ваха): тот считает себя на короткой ноге как с Кремлем, так и с Богом и умирает на первых же кадрах от собственной фамильярности, не иначе. Придавлен величественным колоколом освещенного храма. Вскоре большая семья усопшего, включая его любовницу (Наталья Бардо), выясняет, что Верхоланцев ничего им не оставил, все его деньги сомнительного происхождения хранятся на оффшорном счету, а ключ у внебрачной дочери Алёны Неверовой (Анна Михалкова).

Алёна живет словно на другой планете (в глухом селе), а работает и вовсе в исправительной колонии. Наивная женщина встречается с взявшимися из неоткуда богатыми родственниками: те, почти как кот Базилио и лиса Алиса из «Буратино», вот-вот повесят ее на дереве (на самом деле сожгут ее дом) и отберут пять отцовских миллиардов, которых у Алёны никогда не было. За это вся семья попадает в колонию и оказывается под чутким присмотром отзывчивой родственницы. Но дело в том, что уже во втором эпизоде облитый бензином брат героини (Владислав Прохоров) вдруг понимает, кто перед ним на самом деле: властная копия их отца-олигарха, которая упивается своим положением.

Комедия Анны Пармас бесхитростно использует типажи: от хрестоматийного алкоголика в исполнении Тимофея Трибунцева до безразличных, но добродушных сотрудников ФСИН и карикатурных родственников-мажоров. Не то сила, не то коварство сериала заключается в обстановке самой колонии: это клаустрофобное пространство, в котором героев насильно вводят в состояние детской беспомощности ради перевоспитания. «Исправление и наказание» по своей жуткой сути напоминает Стэнфордский эксперимент, который всё никак не закончится, раз уж Неверова решила исправить взрослых людей. Например, угрозой изнасилования — шутка, после которой едва ли можно оправиться от чувства неловкости. Что до колонии, ее дробление и семейственность обещают уют и утешение замкнутого пространства, самой идеи, что человека можно сделать «правильным». И если в сериале «Исправление и наказание» сюжетом правят деньги и власть, то каждый просто выбирает то, чего вожделеет больше прочего: пять миллиардов или собственный зверинец.

В черном списке: «Бедный олигарх»

Проснувшись однажды утром после беспокойного сна, олигарх Виктор (Владимир Сычёв) обнаружил, что он у себя в постели превратился в обитателя санкционных списков. Невольным собратом по несчастью героя становится его камердинер Адам (Максим Лагашкин): Виктор не затем в Лондон перебрался, чтобы отказываться от аристократических приблуд. Хотя на постере эдакие Дживс и Вустер находятся в обрамлении ар-деко, в основе комедийных ситуаций, в которых оказываются герои, — беспросветный страх вернуться назад к нищете, «шабашкам» и работе в такси на собственном лимузине. Удивительным образом тот же страх возвращения в 90-е омолаживает. Нефтянику приходится вспомнить, каково это — иметь молодой, гуттаперчевый позвоночник рептилии, которая способна выжить в любой экосистеме: от бандитской России до декаденствующего Лондона, от изоляции под домашним арестом до европейской тюрьмы, где всё немного не так, как на родине, — та зовет назад, хотя Виктор притворяется, что у его фамилии Гнида (ударение на а) французские корни.

Тюрьма в этой истории не предлагает ничего принципиально нового: она запирает героев в четырех стенах, чтобы подсветить культурные различия между заключенными и надзирателями, в том числе разницу в условиях быта. В этом смысле сериал созвучен проекту «Зона комфорта» — скринлайф-шоу с Гариком Харламовым, который играет заключенного норвежской тюрьмы. Герой вынужден разруливать конфликты с партнерами онлайн и скрывать, что находится если не за решеткой, то как минимум не на свободе. Сделать это не так уж сложно: собеседники из России убеждены, что подневольный бизнесмен просто остановился в довольно комфортабельном скандинавском отеле, если судить по удобствам. Такая вот грустная шутка. Что же до нефтяника Виктора, ему вся эта комфортабельная европейскость кажется чуждой, недостаточно спартанской, и мимикрировать под англичанина, вытравить из себя постсоветский бэкграунд не получится.

Арт-терапия: «Камера Мотор»

«Подсудимый подвергал детей тлетворному влиянию Запада, а между тем анонсировал классику!» — по расплывчатому обвинению главный герой из 1990-х (случайно показал детям порно) ситкома «Камера Мотор» оказался приговорен к заключению в колонии-поселении. В 2024 году и тюрьма, и колония в российском сериале не оставляют надежды вернуть себе статус настоящего пенитенциарного учреждения, то есть такого места, в котором выполняется не только карательная функция, но и воспитательная, чья цель — предотвратить рецидивы преступлений. Хотя бы на экране. Хотя бы в комедии. В сериале Саши Абдуллаева заключенные примеряют самые разные социальные роли с поправкой на то, что все они родом из культового кинематографа.

Несмотря на то, что по форме это стандартная комедия канала ТНТ, по своему посылу «Камера Мотор» более отчетливо, чем любое другое шоу, выражает постсоветский и современный не запрос, а мольбу о том самом импортном, западном. Эпоха VHS романтична для героя — режиссера поневоле Коли Виденина (Павел Рассомахин), который, как Гудвин из «Волшебника страны Оз», через кино открывает зрителям пространство псевдоволшебного. Он не смог бы отрицать, что фильмы от «Терминатора» до «Охотников за привидениями» вшиты в его код ничуть не менее глубоко, чем советская классика. Оттого вдруг и колония превратилась в конвейер импортозамещения. Хотя изнанка киноиндустрии в этом сериале находится ближе к «Перемотке» Мишеля Гондри, чем к «Франшизе» от Max, молодой режиссер в полной мере прочувствует, что такое производственный ад, который ему чинят другие заключенные. Пусть шоу по-доброму отражает простоту и уют колонии, съемочный процесс невольно проводит параллели становления кино по лекалам Голливуда — с хлебным «Оскаром» вместо позолоченного.

Марафон в застенках: «За слова отвечаю»

Комедия Виталия Дудки («Юра дворник») о тренингах в колонии — удивительный зверь, который как бы обещает, что силой мысли и женской солидарности можно переломить оковы хотя бы внутри собственной головы. Осужденный коуч Света Солнце в исполнении Оксаны Акиньшиной балансирует на этой грани, определяя хорошее и плохое в зависимости от того, какое решение выглядит наиболее выгодным. Тюрьма выступает в качестве места, где людей призывают к ответу: не за поступки, но за слова.

Суд в траектории от преступления до наказания выполняет функцию трансфера, но и только. Настоящее волшебство пенитенциарной системы начинается, когда за героиней захлопывается решетка и коуч сталкивается с женщинами, которые не верят чужим словам и напоминают, что Света Солнце — в лучшем случае Света Уж. Героине приходится работать со скептиками, чтобы доказать: курсы самопомощи — мастхэв даже за решеткой. Главное — увидеть в заключенном потенциал. Не менее важно — слегка прищуриться, чтобы случайно не разглядеть в Свете Елену Блиновскую.

Фильм Дудки подчеркивает невозможность в отечественном кино жизни для другого жанра — судебной драмы, поскольку грош цена чужим словам и написанному на бумаге. Отвечать за дела всё еще не призывают. Тюрьма, с одной стороны, остается на экранах местом больших трагедий и страданий. В то же время комедии пытаются вписать пенитенциарные заведения в совершенно другой контекст. Наверное, в России полное отсутствие разговора о тюрьме невозможно. Слишком это сложная и необъятная тема.