Глаза боятся — руки делают: Главные страхи современного хоррора

Фильмы ужасов никогда не перестанут волновать общественность — и дело не только в неизбывной жажде пощекотать себе нервы в максимально безопасной обстановке (тем более когда такие новости вокруг). Хоррор триггерит, выпускает наружу потаенные страхи и мысли, помогает их отслеживать, проговаривать, запирать на замок, пока никто не видит. И даже если кажется, что жанр пребывает в кризисе — а сейчас он скорее на пике, — то стоит как минимум присмотреться к тому, что сейчас модно на улице Морг. Возможно, вас пугает то же, что и окружающих.

Добро пожаловать в хтонь

Неизведанное — по соседству или в дальнем уголке Вселенной — всегда будет привлекать человечество, насколько бы исследованной и понятной ни казалась окружающая повседневность. Хаотичность и непредсказуемость земной жизни подталкивает к конспирологическому подозрению. В «Ранах» (2019) Бабака Анвари порталом в бездну оказывался смартфон незнакомца, а в картине «Дитя тьмы» (2022) Мишель Гарсы Серверы нечто встречается взглядами с героиней, просто выглянувшей в окно. В «Ритуале» (2017) Дэвида Брукнера группа друзей обнаруживала невообразимое в шведском национальном парке, а у Бена Уитли в «В земле» (2021) ученые, изучая повышенную плодородность почвы под Бристолем, переходят на методику языческого ритуала. Даже в высокотехнологичной оболочке (если вспомним какой-нибудь космохоррор) «изнанка» объясняет происходящее линейной и незамысловатой «волей». Богов, духов, бездны, самой Вселенной — чего-то «первородного», древнего, а значит — неумолимого в своей простоте. В мире переизбытка информации, сложных процессов и эмоционального перегруза некоторым проще поверить, что просто их час пробил и нечто неведомое ждет новую жертву на алтаре.

Старо как мир

Наряду с неопределенностью людей пугает несколько более прогнозируемый злой гений места и истории. Грубо говоря, память земли или космоса, где отпечаталось немало масштабных трагедий или частных случаев жестокости. В якутских хоррорах «Проклятие. Мертвая земля» (2022) Степана Бурнашёва и «Иччи» (2020) Костаса Марсана отголоски советской политики и мистические ритуалы прошлого формируют напряженную атмосферу для пугающих семейных драм. Ревущее джалло Эдгара Райта «Прошлой ночью в Сохо» (2021) посвящено паттернам сексуализированного насилия над женщинами, сохраняющегося не только на улицах Лондона и в выцветших меблирашках, но и в искусстве, восхваляющем ушедшую «прекрасную эпоху». Переосмысляя классический фильм Дарио Ардженто, Лука Гуаданьино превратил «Суспирию» (2018) в размышление о (не)возможности излечиться от ужаса Холокоста. Стильный «Граф» (2023) Пабло Ларраина через образ 200-летнего вампира Пиночета отслеживает генетический код диктатора до времен французской просвещенной монархии, а в «Спутнике» (2020) Егора Абраменко концепт «Чужого» обнаруживает питательную среду в реалиях и мифологемах позднего СССР. Наконец, прошлогодняя дилогия Тая Уэста «Х» — «Пэрл», хоть и обращается к незамысловатым тропам слэшера, показывает, как непроговоренные травмы различных войн (Первой мировой, Второй, Вьетнама) порождают дом скорби на скорбной земле.

Помни о смерти

Страх человеческой сиюминутности тоже не покидает топ: экзистенциальная тревога прорывается во снах («Кошмары» Энтони Скотта Бёрнса), оккупирует детскую спальню («Паранормальные явления: Скинамаринк» Кайла Эдварда Болла), витает над разговорами во время подростковой ночевки («Мир полон тайн» Грэма Свона). В новых хоррорах пугает не то, что человек (внезапно) смертен, а узкая колея, ведущая к неизбежности. У Бёрнса этот маршрут предстает абстрактным коридором, у Свона — альманахом историй о насилии, которое первым адаптируется к любой эпохе. Сюда же можно примешать нарратив о противостоянии судьбы и свободы воли, доведенный до мрачного абсурда в сериале «Тьма» (2017–2020), чей ангст объединяет человека и человечество в желании сохранить мир таким, какой он есть.

Подрастешь — умрешь

Фундаментальный тремор перед погибелью не стоит путать с частными случаями: вроде кошмаров пубертата, связанных с сексуальным опытом (уже классическое «Оно» Дэвида Роберта Митчелла) или вообще взрослением («Гигант» Дэвида Рабоя). Как и окружающие жанры, хоррор молодеет — и замочной скважиной в кунсткамеру жути всё чаще служит не «кризис среднего возраста», но волнение перед вступлением во взрослую жизнь. Рабою как раз удалось мастерски изобразить кошмарное последнее лето детства, когда неопределенность завтрашнего дня рифмуется с встречей с окружным маньяком, призраком покойной матери и НЛО, рыщущим в поисках нового тела для экспериментов. В бодипозитивной «Свинке» (2022) Карлоты Переды насмешки жителей небольшого городка над дочерью мясника подталкивают ее симпатизировать заезжему серийному убийце, а не землякам-обывателям (впрочем, эта история взросления рушит стереотипы о жертвах по всем статьям). В «Сыром» (2016) Жюлии Дюкурно инициация вообще принимает форму студенческого каннибализма в стенах медицинского вуза, что одновременно бросает вызов и идеалам юной вегетарианки Жюстин, и цивилизационной концепции в целом. Оттого и героини экспериментального фильма «Мир полон тайн» используют в качестве страшилок библейские и исторические сюжеты, предупреждая друг друга об ужасах взрослого мира, который оказывается ближе, чем им казалось при свечах. Трехчасовая пытка «Всеми страхами Бо» (2023) Ари Астера закрепляет эту мысль, демонстрируя, какая прорва неврозов может прорасти из детства с гиперопекающей и мнительной матерью (возглавляющей корпорацию по страхованию жизни).

Нет тюрьмы страшнее, чем в голове

Заметный буст современным хоррорам придала и повсеместная осведомленность если не об устройстве психики, то в терминах психотерапии. Охотнее всего героиням и героям диагностируют депрессивное расстройство («Два, три, демон, приди!» Дэнни и Майкла Филиппу) и деменцию («Реликвия» Натали Эрики Джеймс), но, в отличие от некоторых сказочных монстров, назвать ментальную особенность по имени всегда недостаточно — и именно рутина борьбы с особенностями психики становится хоррором. В этом смысле достойным жанровым ответом «Отцу» театрального любимчика Зеллера стал испанский морок «На пороге смерти» (2022) Рауля Сересо и Фернандо Гонсалеса Гомеса, где рекордная жара в Мадриде и гибель супруги расплавили восприятие мира пожилого патриарха. Эффект жути достигается не за счет того, что видят зрители (самоистязание, безумные теории) или персонажи (мир духов, заговор усопших), но из невозможности кому-то помочь. Хрестоматийный пример нам уже подарил зомби-хоррор, где родственники героев гибнут в пасти живых мертвецов, а те не в силах перестать видеть в обращенных монстрах когда-то близких людей. Только ментальные трудности встречаются в нашем мире несколько чаще, чем нежить, а значит — соотнестись с происходящим на экране в разы проще.

Вторжение обитателей тел

Если чужая голова — потемки, то самого себя от окружающих не спрячешь. Вопрос телесности волнует современный хоррор в самом широком смысле: от подростковых откровений до социального давления. В уже упоминавшемся фильме «Дитя тьмы» история беременной Валери включает сразу несколько аспектов: и страх перед изменениями организма, и дискомфорт в связи с отказом от любимого дела, и неприятные реплики со стороны родственников, сомневающихся в «материнском инстинкте» девушки, и даже навязанная, как новый образ жизни, сексуальная идентичность бывшей бунтарки. Мишель Гарса Сервера ловко соединила темы, которые в других фильмах часто рассматривают независимо. Страх беременности — точнее рождения дочери в мужском мире — описан в «Премести» (2016) Элис Лоу. Столкновение с разглагольствованиями о женском предназначении — в быту и литературе — в «Роде мужском» (2022) Алекса Гарленда, где героиня Джесси Бакли, правда, служит лишь проводницей по откровениям режиссера. Наконец, Жюлия Дюкурно в «Титане» (2021) устраивает радикальную отповедь тем, кто воспринимает тело как меру всех вещей, по-кроненберговски уравнивая плоть и металл, огонь и рисунок пламени. Человек как один из материалов окружающего мира, наделенный свободой воли даже под автомобильным капотом, одновременно сбивает антропоцентрическую смесь и дарует свободу выбирать свое предназначение.

А теперь не смотри

Напоследок хочется отметить теоретическую подкованность современных мастеров ужаса. Если чем-то «новые хорроры» и отличаются от старых, то не драматической «возвышенностью» или стремлением проговорить насущную тему, чтобы не перепутали с «обычным ужастиком». Сейчас на пике поколение авторов, знакомых с изысканиями о роли взгляда — и в страшном кино, и вообще. Оттого нельзя не восхититься мегаломанской задумкой Джордана Пила, который после «Прочь» (2017) и «Мы» (2019), открытых к упрощенным антирасистским трактовкам, снял «Нет» (2022) — пугающий сай-фай о борьбе семейства конных каскадеров — афроамериканцев с НЛО, воплощающим оптику белой киноиндустрии. Аналогичное восприятие применимо к фильму «Паранормальное» (2017) Аарона Мурхеда и Джастина Бенсона — главного инди-дуэта современного хоррора. Их история про секту и петли времени напоминает мытарства героев фильма в чужих сюжетах и штампах. «Цензор» (2021) Прано Бэйли-Бонд на примере охранительницы времен тэтчеровской Великобритании исследует связь экранного насилия с реальным, точнее — как оно может отзываться в травмированном сознании. Наконец, «Человек-невидимка» (2020) Ли Уоннелла, променявшего torture porn — франшизу «Пила» на режиссуру: героиня Элизабет Мосс сопротивляется супругу-абьюзеру и отрицанию ее мировосприятия со стороны даже близких людей. Приземленный газлайтинг-хоррор недаром стал хитом: страх, конечно, в глазах смотрящего, но возникает он зачастую не на ровном месте.